Besѣdы sъ sobstvennыmъ serdcemъ : (razmыšlenія i zamѣtki)

впечатлительному русскому обществу соблазнительный образъ человѣка, находящагося по ту сторону добра и зла и въ этомъ пунктѣ до извѣстной степени вошелъ въ соприкосновеніе съ Ницше: не напрасно послѣдній почувствовалъ въ творчествѣ нашего писателя что то сродное себѣ и говорилъ, что Достоевскій „единственный глубокій психологъ, у котораго онъ могъ кое что взять для себя“. Развивая вездѣ свою излюбленную идею о двухъ безднахъ, борющихся въ глубинѣ русскаго сердца и имѣющихъ такъ сказать, одинаковое право на свое существованіе, въ силу данной человѣку свободы, Достоевскій тѣмъ самымъ косвенно вынесъ для нашей революціи если не моральное, то, по крайней мѣрѣ, психологическое оправданіе. Въ этомъ смыслѣ изъ его творчества течетъ одновременно и горькая и сладкая вода. Не подлежитъ сомнѣнію, что въ своей личной жизни онъ преодолѣлъ злую стихію, но онъ не передаетъ этого чувства другимъ и не придаетъ ему захватывающей и побѣждающей силы. Онъ предоставляетъ читателю самому сдѣлать выборъ между добромъ и зломъ, переоцѣнивая силу его самоопредѣленія, равновѣсіе котораго нарушено грѣхомъ. Поэтому, отъ него родилось, такъ сказать, два пожолѣнія людей: одни это тѣ, которые идутъ за нимъ до конца черезъ подвигъ вѣры, любви и смиренія къ вратамъ потеряннаго рая, а другіе останавливаются, подобно женѣ Лота на этомъ пути и оглядываются на Содомъ и Гоморру, не будучи въ состояніи преодолѣть въ ■себѣ тяготѣнія къ нравственному соблазну. Изъ этой послѣдней плеяды вышелъ цѣлый рядъ молодыхъ писателей, впитавшихъ въ себя прежде всего карамазовскій „бунтъ" и понесшихъ его въ народныя массы, съ цѣлью революціонизированія послѣднихъ. Не подлежитъ сомнѣнію, что самъ Достоевскій отказался бы съ негодованіемъ отъ такихъ мнимыхъ своихъ идеологическихъ преемниковъ, однако они были бы вправѣ сказать, что изъ его произведеній извлекли матеріалъ для своей разрушительной литературной работы. Такъ какъ великіе умы невольно отбрасываютъ 142