BЪlgradkiй Puškinskiй sbornikь

198

Оцапа ]е $115 юп Боп апае: ещеп@$-ш? /е |е уеих.Засбе ди’ {ай айпег зап$ {айе 1а отипасе

Ее рацуте, 1е шесвапь 1е фюгаи, РВеБее,

Роиг дце ш ри15зе {аце а ]65и$ анапа П раззе Оп 1ар15 шотрБа!| ауес 1а спагИв,

Те| ез{ Ратонг. Ауапё дие юп соецг пе зе Ыазе А Па =1опе 4е П/ец гаПише 1юп ехзазе,

С’ез{ 1а уо]ирЁ6 угае аих Чигаез арраз“.

Е! Рапое спаНап{ ацапь ша 101 дц’И аштпе

Ре за ро!спе 4е обап| топиге, Рапафёте.

Ма!1$ 1е Чашиб гброп@ оц]оигз: „/]е пе уецх раз“.

Еслибы герой Бодлера своимъ „я не хочу“ хотЪлъ защищать права авшономной этики противъ гетерономной, хотя бы она претендовала на титулъ теономной, то стихотворен!е Бодлера можно было бы расшифровать словами русскаго поэта:

„Не влЪзешь силой въ совЪсть никому, И никого вне вгонишь въ рай дубиной“.

Такому сознательному критическому, а не рабьему отношеню даже къ божескому закону можно и должно сочувствовать. Борьба 1акова съ Богомъ является, мнЪ кажется, великимъ символомъ такого огражден!я челов$ческаго достоинства отъ морали рабовь (кн. Бытя, гл. ХХХГя, стихъ 2.).

Но герой Бодлера, повидимому, умышленно и сознашельно отвергаеть добро и тягот$етъ ко злу. Прим5ры такого умышленнаго влеченя ко злу и даетъ Пушкинъ въ своихъ четырехъ пьесахъ: „Скупой рыцарь“, „Пиръ во время чумы“, „Каменный Гость“ и „Сцены изъ Фауста“.

Скупой рыцарь — эпикуреець воображешя — онъ питаетъ его пышными картинами безграничной мощи. Укорь совфсти, какъ они ни были когда-то сильны, давно заглохли. Самое преступлен!е, связанное съ вакопленшемъ богатства цфной челов ческихъ бЪдстыйй, является для него источникомъ ушонченнаго садическаго наслаждения:

ы Е, „сердце мнЪ тЪснитъ

Какое-то нев5домое чувство...

Насъ ув$ряютъ медики: есть люди,

Въ убйствЪ находящие праятность. Когда я ключъ въ замокъ влагаю, тоже Я чувствую, что чувствовать должны Они, вонзая въ жертву ножъ: прятно И страшно вм5стф.“