Elanь : razskazы

155— Аграфена, — сказалъ онъ, •— иди внизъ, чай пить. Нечего разсиживаться. Если Грунинъ голосъ былъ похожъ на сладостный тонъ гитары, то голосъ дяди звучалъ подобно самой низкой, сиплой нотѣ стараго, мокраго, простуженнаго контрабаса. — Чтой-то не хочется, дяденька — не спѣша, ласково отвѣтила Груня. — Кушайте одни. ■— Не хочется — не надо, — сказалъ старикъ и на мгновеніе пристально и равнодушно какъ на новый, но неинтересный предметъ, поглядѣлъ на Гущина. — А то тоже зря болты-болтать нечего. И туманъ сейчасъ подымается. Онъ повернулся, отошелъ и сталъ по трапу спускаться въ нижнюю палубу. Постепенно исчезли его массивныя ноги, громоздкое туловище и, наконецъ, живописная лохматая, разбойничья голова. Груня съ легкой улыбкой скользнула по глазамъ, губамъ и опять по глазамъ Гущина. — Вы не думайте, онъ не злой, — сказала она успокаивающимъ тономъ. — Только видъ имѣетъ такой злодѣйскій, а самъ проще овцы. И когда выпьетъ смирныйпресмирный. Пѣсни все поетъ. А ужъ сколько можетъ выпить — уму непостижимо. Одинъ цѣлую четверть — и хоть бы что. Душа въ немъ добрая, а за водку все готовъотдать. Гущинъ помолчалъ. Мимо парохода шли длинной звѣнчатой, изгибистой змѣею связанные плоты каждый въ пять—шесть бревенъ. Въ узкомъ мѣстѣ имъ трудно было разминуться съ пароходомъ. Пароходъ умѣрилъ ходъ и, наконецъ, совсѣмъ остановился. Сплавщики ловко перебѣгали съ плота на плотъ и отпихивались длинными жердями то отъ дна, то отъ пароходнаго борта. И все-таки десять послѣднихъ звеньевъ, ударившись о носъ парохода,, оторвались отъ каравана и повлеклись теченіемъ къ берегу. Поднялась знаменитая, изощренная волжская и приволжская ругань. Ругались охрипшими, лающими голосами, мокрые, голоногіе, пьяные, обозленные гонщики, ругались въ отвѣтъ имъ капитанъ и его помощникъ, и оба, штур¬