Lѣto gospodne : prazdniki

53 Я понимаю, что далеко гдѣ-то срѣзало наши барки, и теперь-то онѣ плывутъ. Водоливъ съ Ильинскаго проскакалъ пять часовъ, — такой-то вездѣ разливъ, чуть было не утопъ подъ Сѣтунькой! — а срѣзало еще въ обѣдни, и гдѣ теперь барки — неизвѣстно. Полный ледоходъ отъ верху, катится вода — за часъ по четверти. Орутъ — „эй, топорики-ломики забирай, айда!“ Нагружаютъ полки канатами и якорями, — и никого уже на дворѣ, какъ вымерло. Отецъ поскакалъ на Кунцево, черезъ Воробьевы Горы. Денисъ, уводя партію, окрикнулъ: „эй, по двѣ пары чтобъ рукавицъ... сожгетъ!“ Темно, но огня не зажигаютъ. Всѣ сбились въ дѣтскую, всѣ въ тревогѣ. Сидятъ и шепчутся. Слышу — жавороночекъ опять поетъ, иду на-цыпочкахъ къ кабинету и слушаю. Думаю о большой рѣкѣ, гдѣ теперь отецъ, о Горкинѣ, — подъ Симоновомъ гдѣ-то... Едва свѣтаетъ, и меня пробуждаютъ голоса. Веселые голоса, въ передней! Я вспоминаю вчерашнее, выбѣгаю въ одной рубашкѣ. Отецъ, блѣдный, покрытый грязью до самыхъ плечъ, и Горкинъ, тоже весь грязный и зазябшій, пьютъ чай въ передней. Василь-Василичъ приткнулся къ стѣнѣ, ни на кого не похожъ, пьетъ изъ стакана стоя. Голова у него обвязана. У отца на рукѣ повязка — ожгло канатомъ. Валитъ изъ самовара паръ, валитъ и изо ртовъ, клубами: хлопаютъ кипятокъ. Отецъ макаетъ бараночку, Горкинъ потягиваетъ съ блюдца, почмокиваетъ сладко. — Ты чего, чижъ, не спишь? — хватаетъ меня отецъ и вскидываетъ на мокрыя колѣни, на холодные сапоги въ грязи. — Поймали барочки! Денисъ-молодчикъ на всѣ якорьки накинулъ и развернулъ.. . знаешь Дениса-разбойника, солдата? И Горка нашъ, старина, и ВасильКосой... всѣ! Кланяйся имъ, да ни-же!.. По-ра-