Lѣto gospodne : prazdniki

61 палкой, кладетъ огарки и комья сала, котораго „мышь не ѣстъ“. Стаканчики стоятъ на доскахъ, въ гнѣздышкахъ, рядками, и похожи на разноцвѣтныхъ птичекъ. Шары и лампіоны висятъ на проволокахъ. Главная заливка идетъ въ Кремлѣ, гдѣ отецъ съ народомъ. А здѣсь — пустяки, стаканчиковъ тысячка, не больше. Я тоже помогаю, — огарки ношу изъ ящика, кладу фитили на плошки. И дочего красиво! На новыхъ доскахъ, рядочками, пунцовые, зеленые, голубые, золотые, бѣлые съ молочкомъ... Покачиваясь, звенятъ другъ въ дружку большіе стеклянные шары, и солнце пускаетъ зайчики, плющится на бочкахъ, на лужѣ. Ударяютъ печально, къ Плащаницѣ. Путается во мнѣ и грусть, и радость: Спаситель сейчасъ умретъ... и веселые стаканчики, и миндаль въ кармашкѣ, и яйца красить... и запахи ванили и ветчины, которую нынче запекли, и грустная молитва, которую напѣваетъ Горкинъ, — „Іуда нече-сти-и-вый ... си-рибромъ помрачии-ися...“ Онъ въ новомъ казакинчикѣ, помазалъ сапоги дегтемъ, идетъ въ церковь. Передъ Казанской толпа, на куполъ смотрятъ. У креста качается на веревкѣ черненькое, какъ галка. Это Ганька, отчаянный. Толкнется ногой — и стукнется. Духъ захватываетъ смотрѣть. Слышу: картузъ швырнулъ! Мушкой летитъ картузъ и шлепаетъ черезъ улицу въ аптеку. Василь-Василичъ кричитъ: — Эй, не дури... ты! Стаканчики примай 1.. — Дава-ай!.. — оретъ Ганька, выдѣлывая ногами штуки. Даже и квартальный смотритъ. Подкатываетъ отецъ на дрожкахъ. — Поживѣй, ребята! Въ Кремлѣ нехватка... — торопитъ онъ и быстро взбирается на кровлю. Лѣстница составная, зыбкая. Лѣзетъ и Василь-Ва-