Otčій domъ : Semeйnaя hronika. Kn. 4-5

197 ночной тишинѣ этотъ стонъ долго и медленно замиралъ... И вдругъ гдѣ-то запѣлъ соловушекъ! Постоялъ Микита Шалый съ опущенной головой надъ оврагомъ, почмокалъ губами. Потомъ разсердился на свою кобылу и заворачивая телѣгу, началъ хлестать ее возжами по мордѣ... Выправилъ на дорогу и поѣхалъ шажкомъ, напѣвая грустную пѣсенку... А на другой день пріѣхалъ становой, урядникъ, стражники. Потомъ земскій начальникъ съ генераломъ изъ Замураевки. Начался скорый судъ и расправа... Никудышевцы стояли на колѣнахъ, плакали, каялись, выдавали другъ друга... — Какъ самъ хочешь: либо подъ судъ, либо двадцать пять плетей? — Знамо, ужъ лучше порите! — Скидавай портки! Выдали и Микиту Шалаго. Сперва отпирался, а потомъ покаялся и все разсказалъ чистосердечно. — Простите Христа ради, господа начальники! Чертъ попуталъ... — Барской музыки захотѣлъ? Любитель какой! И тоже предложили на выборъ: подъ судъ или 35 плетей? — Что-же это, ваши благородія, почему другимъ по 25, а мнѣ больше? — За барскую музыку дороже! А то какъ хочешь... Микита Шалый почесывался, но за него крикнула жена: — Чаво думашь, дуракъ? Порите его! — Да ужъ... Согласенъ! Микиту Шалаго пороли, а жена смотрѣла и ругала издали: — Такъ тебѣ, дураку и надо! Вотъ тѣ и музыка! Крикуновъ и зачинщиковъ выдѣлили и арестовали, въ число ихъ попалъ и Синевъ. „Коробейникъ" исчезъ.