Otecъ Ioannъ Kronštadtskій

48 Послѣ молитвы онъ сѣлъ за каѳедру и посмотрѣлъ иа насъ. Онъ увидѣлъ, что мы сидимъ притихшіе и встревоженные. Никто, къ его удивленію, не шелъ къ каѳедрѣ для отвѣта. Батюшка насторожился и забезпокоился. „Ну, что же, идите отвѣчать!" Молчаніе. Мы пугливо пригнулись къ книжкамъ, съ серьезными и испуганными лицами. — Буровъі Иди ты! — сказалъ о. Іоаннъ. Тотъ всталъ, но не трогался съ мѣста. — Не можешь отвѣчать? Урокъ-то училъ? — Училъ, батюшка, но плохо знаю. Много было уроковъ задано, особенно по-греческому и по-латыни. Тутъ сразу раздались со всѣхъ концовъ класса голоса. „Мы плохо знаемъ, учили латинскій и греческій! Не осталось времени, Я только успѣлъ прочитать, а этого мало!!' Буровъ уже вытиралъ платкомъ глаза. Скоро раздались его всхлипыванія. И что-же! Батюшка самъ расчувствовался. Онъ увидѣлъ сплошное наше горе отъ невыученнаго урока и той тягости ученія, которая всегда сопутствовала изученію древнихъ языковъ. Батюшка старался незамѣтно отерѣть свои слезы, но потомъ открыто вынулъ платокъ и утиралъ свои глаза. Онъ переживалъ съ нами наше горе. „Ну, хорошо, повторимъ этотъ урокъ къ слѣдующему разу!". II онъ снова сталъ объяснять. Тяжесть свалилась съ плечъ, мы вздохнули свободно и всѣ повеселѣли, Тутъ всталъ тотъ же Буровъ и пошелъ къ батюшкѣ съ книжкой. То была книжка о блаженной Ѳеодорѣ и ея хожденіи по мытарствамъ. Батюшка взялъ отъ Бурова эту книжку и сталъ говорить о загробной жизни человѣка. Мы слушали съ трепетомъ и той укрѣпляющей вѣрой въ отвѣтственность за грѣхи послѣ смерти, которая осталась на всю жизнь. И теперь, среди моря широкаго невѣрія, когда очень многіе думаютъ, что съ прекращеніемъ жизни прекращается все, такъ дорого становится все благое, посѣянное въ дѣтскія души нашимъ батюшкой. Съ осени 1887 года о, Іоаннъ оставилъ службу въ Кронштадтской гимназіи, такъ какъ труды его по приходу были