Rodnoe

105 — Дружка, что ль, ты?! А еще староста... Смѣни на холстину! Никакого понятія, что недопустимо, разъ зто упокойникъ, а не что! Прогналъ ребятъ отъ забора, отворилъ калиточку барышнямъ, приложилъ перчатку къ козырьку. Увидалъ, что повара развели жаровню, поостерегъ насчетъ пожара: — Вы, братцы, ужъ поосторожнѣй какъ... сохрани Богъ... Бабы говорили, что на поминъ будутъ щи съ головизной, блины съ масломъ, гороховый и молочный кисель. Вспоминали, что, какъ хоронилъ Данила Степанычъ жену, давали сыту къ молочному киселю. Стали выносить. Вынесли Николай Данилычъ, Сережа, Коровинъ и вытягивавшійся Здобновъ, котораго смѣнилъ приказчикъ Иванъ Акимычъ. Когда остановились у палисадника, услыхали старушечій вой: плакала Арина. Плакала и Софья. Съ платками были „гусынюшка", Паша, Люба. Урядникъ сидѣлъ на конѣ, поодаль, и держалъ картузъ „на молитву", стараясь сдерживать лошадь, которую кусали слѣпни. Горбачевскій батюшка, въ бѣлой ризѣ съ голубыми просвѣтами, склонивъ голову, печально читалъ молитву. Мальчишки безъ картузовъ, оставленныхъ матерями дома, ждали, кому батька отдастъ кадило, и смотрѣли ему въ глаза. Племянникигармонисты взялись нести тяжелую дубовую крышку. Выступили подъ ней впередъ. Къ нимъ подъѣхалъ урядникъ и не велѣлъ уходить далеко. — Красныя бы рубахи еще надѣли! Выслѣдилъ, когда Николай Данилычъ стоялъ съ краю, подскакалъ и взялъ подъ козырекъ: — На кладбище всякій народъ желаете допустить? Вышли смотрѣть повара въ бѣлыхъ колпакахъ, какъ понесли. Стоялъ у палисадника Захарычъ, смотрѣлъ изъ-подъ руки. Смотрѣлъ отъ двора Семенъ Мо¬