Rodnoe

73 новъ, не ворочая головы, подымалъ кепку, а Миша трубилъ-трубилъ, и въ оврагѣ трубило. Какіе все рослые! — Все въ Москвѣ слава Богу! Торговали хорошо... Стройка идетъ... Вечеромъ уѣзжали, и опять Данила Степанычъ слушалъ, какъ глохнетъ гудокъ за елками, и таетъ пріятнотрескучій шумъ. XI Пріѣзжалъ иногда съ Николаемъ Данилычемъ и докторъ Цвѣтковъ, и каждое воскресенье — а послѣднее время и по буднямъ,—шумно подкатывалъ на мотоциклеткѣ любимецъ-внукъ, Сережа, студентъ Коммерческаго института, веселый здоровякъ, съ золотыми кружочками на плечахъ. Несла ему Софьюшка тряпку, помогала вытирать пыль съ машинки. И когда сидѣли они рядомъ, Сережа и Данила Степанычъ, одинъ — съ пушистымъ румянцемъ и упруго завившейся русой прядкой на лбу, а другой—одутловатый и желтый, съ бѣлыми, еще не сдающимися прядями на вискахъ, видно было, что это родные. Были похожи широкіе открытые лбы и носы луковицами,—добрые русскіе носы. А срединою между ними былъ Николай Данилычъ, покрупнѣй и пошире Сережи, уже сѣдѣющій чуть-чуть по вискамъ, съ мѣднымъ отъ загара лицомъ и волосатыми руками сильнаго, дѣлового человѣка. Докторъ былъ „свой“, — вылѣчилъ Николая Данилыча отъ тифа, — и поговаривали, что, можетъ, и, совсѣмъ своимъ человѣкомъ будетъ: нравился онъ старшей внучкѣ, Любѣ. Былъ подстать семьѣ, такой же здоровякъ, только порядкомъ лысый съ чего-то, ходилъ щеголевато, во всемъ цвѣтномъ и мягкомъ, съ цвѣточкомъ ромашки или колокольчика за кармашкомъ. Сейчасъ же садились за пирогъ, и докторъ съ будущимъ тестемъ пили черносмородинную листовку.