Istorія Russkoй Armіi. Č. 1, (otЪ Narvы do Pariža) : (1700-1814)

102 талась рѣдкая гуманность. Безъ шуваловскаго дилентантизмабезъ миниховскаго рутинерства и суетливости, онъ разрѣшалъ всѣ разнообразныя проблемы устройства россійской вооруженной силы. Глубокій мыслитель, смотрѣвшій всегда и раньше всего „въ корень" дѣла, Румянцевъ понималъ самобытность Россіи и все различіе между русской и западно-европейской военными системами—различіе, вытекающее изъ этой самобытности. „Мы мало сходствуемъ съ другими европейскими народами" — подчеркивалъ онъ въ своихъ „Мысляхъ по устройству воинской части". Румянцевъ былъ первымъ военнымъдѣятелемъ послѣ Петра Великаго, посмотрѣвшимъ на военное дѣло съ точки зргьнія государственной, безъ односторонняго увлеченія спеціалиста. Онъ указываетъ на необходимость соблюдать соразмѣрность военныхъ расходовъ съдру^ гими потребностями. Благосостояніе арміи зависитъ отъ бла госостоянія народа, поэтому надо стараться, чтобы „несразмѣрнымъ и безповоротнымъ вниманіемъ (податей и рекрутовъ) не оскудѣть оный". Въ эпоху господства во всей Европѣ бездушныхъ прусскихъ раціоналистическихъ теорій, формализма и автоматической — „фухтельной" дрессировки, Румянцевъ. первый выдвигаетъ въ основу воспитанія войскъ моральныя начала —нравственный элементъ, при чемъ воспитаніе, моральную подготовку, онъ отдѣляетъ отъ обученія, подготовки „физичной" ’7). Поученія и наставленія свои Румянцевъ собралъ въ 1770 г. въ „Обрядъ службъ", ставшій съ тѣхъ поръ строевымъ и боевымъ уставомъ славной екатерининской арміи. Требуя отъ подчиненныхъ точнаго знанія устава, Румянцевъ прежде всего добивался съ ихъ стороны дѣла и работы. — „Въ арміи полки хороши будутъ отъ полковниковъ, а не отъ уставовъ, какъ бы быть имъ должно". Въ этомъ отношеніи особенно примѣчательны его „Инстукція г7) Историки „лѣваго" толка, въ томъ числѣ и Ключевскій, стремятся изобразить Румянцова „крѣпостникомъ”, намѣренно искажая правду. Побѣдитель при Кагулѣ, точно, ке жаловслъ утопій Руссо входившихъ тогда въ моду у современныхъ снобовъ и сознавалъ всю ихъ антигосударственное™, что дѣлаетъ честь его уму. Румянцевъ признавалъ, правда, лишь въ крайнихъ случаяхъ, воспитательное значеніе тѣлесныхъ наказаній, но не былъ такимъ энтузіастомъ порки, какъ Фридрихъ II въ Пруссіи, графъ Севъ-Жерменскій во Франвін и пресловутые энциклопедисты — эти патентованные „передовые умы* XV]]] вѣка. Гуманность Румянцева въ защитѣ не нуждается, она была отмѣчена современниками (..благословенъ до позднихъ вѣковъ да будетъ другъ сей человѣковъ1'—писалъ про него Державинъ) и сдѣлалась, своего рода, семейной традиціей. Старшій его сынъ, канцлеръ, противился безполезной для страны бойнѣ 1812—14 гг„ младшему Росс я обязана указомъ о вольныхъ хлѣбопашцахъ.