Izabrannыe razskazы

221 надрывались днемъ, таща бревно, работая на кухнѣ, добывая пшенку. Интеллигентъ русскій, давняя Голгоѳа родины, человѣкъ невидный и несильный, перекрестилъ лобъ. И матери и сестры, и невѣсты, что оплакиваютъ ближнихъ, пожранныхъ свирѣпой жизнью. Наконецъ, даже и ты, солдатъ красноармеецъ, воинъ новой жизни. Всѣ сюда собрались, всѣ равны здѣсь, равенствомъ страданія, задумчивости, равенствомъ любви къ великому и запредѣльному, общаго стоянія предъ Богомъ. Служать старые священники. Есть, впрочемъ, также молодые, но иные ужъ, чѣмъ раньше; все иное. Все попроще, побѣднѣй, и будто строже. Будто многое отмылось, вѣковое, цѣпенившее. И будто-бы Никола самъ, помощникъ страждущимъ, ближе сошелъ въ страшную жизнь. Колокола звонятъ. Свѣчи теплятся. Ризы сіяютъ на иконахъ, хоръ поетъ. Любовь, спокойный, свѣтлый міръ зоветъ. „Пріидите ко Мнѣ вси плачущій, и Азъ упокою Вы“. И снова, и снова, какъ Рахиль древняя, какъ Матерь Господа, омываетъ мать слезами постарѣвшее свое лицо, мать надъ сыновнимъ трупомъ, надъ женихомъ невѣста, и сестра надъ братомъ. И сердца усталыя, души, въ огнѣ мятущіяся, души, грѣхомъ палимыя, изнемогающія подъ грузомъ убіенныхъ — всѣ идутъ сюда, быть можетъ, и палачъ и жертва, и придутъ, доколѣ живо сердце человѣческое. Хоръ поетъ призывно: „Слава въ вышнихъ Богу, и на землѣ миръ, въ человѣкахъ благоволеніе“. Дѣвушки въ платочкахъ бѣленькихъ, какъ сестры милосердія, прислуживаютъ при служеніи. V Образъ юности отошедшей, жизни шумной и вольной, ласковой сутолоки, любви, надеждъ, успѣховъ и меланхолій, веселья и стремленья — это ты, Арбатъ. Ты и шумѣлъ, и веселился, богатѣлъ и беззаботничалъ — ты поплатился. По тебѣ прошли метели страшныя, размели тебя и замерт-