Kniga Іюnь : razskazы

— 170 ■тс % У каждой лѣстницы свое дыханіе, свой запахъ. Онѣ пахнутъ краской, пудрой, лакомъ, духами. И каждая особенно! Вы можете не замѣчать этого запаха, но нервы ваши его получатъ и запомнятъ. Тотъ моментъ, когда вы останавливаетесь около закрытой двери (всегда безпокойна и немного страшна закрытая дверь. Закрыта ею жизнь, въ которую вы сейчасъ вступите, закрыто будущее, какое бы ничтожное оно ни было) Такъ вотъ въ этотъ моментъ, когда вы прижимаете кнопку звонка и слышите, какъ звякнулъ онъ по ту сторону стѣны, въ этомъ маленькомъ, почти незамѣтномъ волненіи— всѣ свѣты, блики, шорохи, топоты, запахи, флюиды лѣстницы входятъ въ васъ. И, можетъ быть, черезъ много лѣтъ, встрѣтивъ тѣхъ, кого вы въ этомъ домѣ видали, вы вдругъ почувствуете странную, мутную тревогу, которую сознать невозможно: это нервы повторяютъ вамъ безпокойныя краски витро, и запахъ духовъ и горѣлаго масла, и тихій трескъ звонковъ, и звуки голосовъ,. Вся лѣстница того дома. Зимой, когда я прочла записку на двери номеръ третій, умоляющую „дорогого Константина Андреевича" обождать, было уютно отъ наглухо запертыхъ оконъ. Казалось, какъ будто жизнь за всѣми этими дверями ста ла напряженнѣе, гуще. Глуше и голоса въ пятомъ номерѣ. И новая записка: „Катя, скажи Лизѣ, что Гриша приходилъ и ушелъ къ Столѣшникову за Петромъ Ардальоновичемъ. Портниха пуговицъ не пришила, пусть Саша поищетъ. Ключъ подъ коврикомъ". Да — и Саша, и Лиза, и Катя — всѣ суетились, говорили, жили. Въ четвертомъ номерѣ, какъ всегда, дверь была пріоткрыта и стучала машинка. ■ Небольшой перерывъ — мѣсяцъ, полтора. На двери номеръ третій приколота записка: