Koleso vremeni : (romanъ) : raskazы

150 узналъ ея жизнь. Эта вертунья, егоза, пересмѣшница, кокетка провела безукоризненно чистую, святую жизнь. Уоравшись въ гостинничномъ номерѣ, мы шли приложиться къ ракѣ преподобнаго, такъ часовъ семь — половина восьмого. Въ церкви уже тушили паникадила, горѣли желтоватыми огнями восковыя свѣчи. Жутковато, но и довѣрчиво было прикоснуться губами къ жесткой холодной парчѣ таинственно и сладко пахнувшей мѵромъ. Воображеніе рисовало сѣдого согбеннаго старичка. Идетъ онъ сгорбившись, въ бѣленькихъ одеждахъ по лѣсу, а рядомъ съ нимъ большущій медвѣдь. И думалось: вотъ я и упрямъ, и золъ, и непослушенъ, и утянулъ чужую свинчатку, и матери грублю, но ты Дѣдушка попроси кого нибудь, что бы мена Тамъ простили. А я больше никогда не буду. Вечеромъ уже къ намъ въ гостинницу приходилъ монахъ, отецъ Леонидъ, тоже старый знакомый и тоже пензенскій. Онъ былъ ужасно высокъ, ужасно черенъ. Его синяя оорода лежала широко на его крѣпкой груди и онъ все время ее важно поглаживалъ. Но — странно — когда онъ обращалъ ко мнѣ свои маленькія черныя блестящіе глаза, мнѣ все казалось, что вотъ-вотъ онъ сейчасъ подмигнетъ мнѣ бровью и шепнетъ: А что братъ? хорошо бы теперь поиграть въ бабки, или въ перышки, или хоть въ чехарду. Онъ пилъ очень много чаю съ вареньемъ, съ удовольствіемъ ѣлъ севрюжину и семгу и не отказывался отъ рюмочки дрей Мадеры, по поглощеніи которой моталъ головою и вздыхалъ: — Грѣхи наши! Потомъ онъ уходилъ съ долгими поклонами. Ни матушка, ни Елена Александровна никогда не цѣловали рукъ у духовенства: отпечатокъ вольнодумства шестидесятыхъ годовъ... $ * * Утромъ слушали обѣдню. Тѣснота бывала въ соборѣ непроходимая. Слышалъ я издали слабый тонкій голосъ архіерея. Два иподіакона, оба съ длинными плоскими во-