Rodnoe

106 розовъ, не въ полушубкѣ, а въ синемъ казакинчикѣ^ крестился. Видно было, какъ ѣхалъ на возу можжевельника Акимъ и кидалъ; какъ мѣрно шагая, подымались подъ желтой крышкой на взгорье, къ ельнику, гармонисты. Перехвативъ черныя спины ярко-бѣлыми холстинами, несли, покачивая, мужики. И было потомъ все такъ, какъ хотѣлъ Данила Степанычъ. Было солнечно, жарко, тихо. Когда вступили въ еловый лѣсокъ, съ запахомъ теплой сырости послѣ дождя, одинокіе голоса стали крѣпнуть, и казалось, что поютъ хорошо и стройно, какъ въ пустой церкви. Тихія, грустныя, стояли ели и слушали въ полумракѣ. А когда пошелъ березнякъ, стало весело, зелено и прохладно. Въ кустахъ орѣшинъ темнѣли мохнатыя гроздочки, играли свѣтлыя стрѣлки. Играючи шурхало по головамъ вѣтками. Урядникъ ѣхалъ впереди на случай встрѣчи, нагибался и обламывалъ. Пѣли всѣ, и молитва сбивалась бабьими голосами на пѣсню.. И было похоже въ солнечной рощѣ, что это не послѣдніе проводы, а праздничный гомонъ деревенскаго крестнаго хода. XVIII. Шумѣли поминки, а было похоже на именины. Въ два ряда поставили столы на лужку, между дворами Лаврухина и Морозова. Посажались, кто какъ успѣлъ. Вышелъ Николай Данилычъ, сказалъ: — Вотъ, помяните батюшку. — Покорнѣйше благодаримъ, Миколай Данилычъ... Тебѣ дай Господь... Ѣли щи съ головизной, почмокивали. Говорили, что легко было нести: ежели праведный человѣкъ—завсегда легко. Хандра-Мандра рано собралъ коровъ, подобрался къ поминкамъ. Хрипѣлъ, расплескивая изъ стаканчика: