Rodnoe

74 — А лихо у васъ! — хвалилъ докторъ.—Пейзажъ,, и всякая штука... Ужъ заведу я себѣ какъ-нибудь, надняхъ, такую-эдакую... виллу! — Коровинъ что-то тянетъ... не платитъ...—похмуриваясь, говорилъ Николай Данилычъ.—Вчера поставку заключилъ съ Полянкиными... полтора милліона кирпичу. —У-у... что много? — опасливо спрашивалъ Данила Степанычъ. — Не много, а... мало! По двадцать семь взялъ, а сегодня звонили отъ Шмурыхина—тридцать два, ни копейки меньше. А надо мнѣ до двухъ. Рвутъ,—на осень вся выработка запродана... И когда ѣлъ пирогъ, и когда чокался съ докторомъ, бѣжали по крѣпкому мѣдному лицу дѣла, дѣла.. А докторъ смѣялся, что Поповъ такъ и просидитъ до вечера въ автомобилѣ. Посылали ему пирога на тарелкѣ и стаканъ краснаго бессарабскаго. Данила Степанычъ забывалъ, что ночью опять не спалъ отъ удушья,—заливало, что поутру опять заходило сердце. Опять захватывали „дѣла", и такіе все крѣпкіе, молодые были возлѣ. И Сережа подбадривалъ: — Ау васъ, дѣдушка, видъ совсѣмъ превосходный... подзагорѣли... — Отъ тебя перешло. Ишь, насажалъ, — тыкалъ Данила Степанычъ въ Сережину тужурку, — крендельковъ! А я вотъ такой же былъ... шелъ, помню, въ Москву за счастьемъ... и машины еще не было... Полотенчико черезъ плечо, мѣшочекъ, а въ мѣшочкѣ-то... портяночки да рубаха... да хлѣбца... — Были тѣ времена, Данила Степанычъ, до-историческія...—говорилъ докторъ, вынимая изъ-за вспотѣвшаго ворота салфетку и вытирая ею лысину.—Да вы и теперь еще верстъ двадцать отколете! Ну-съ, теперь послушаемся, какія-такія у васъ новости. Грибки, вотъ, все кушаете...