Večernій zvonъ : povѣsti o lюbvi

100 подъ хмѣлькомъ. Полянка сразу измѣнилась со мною: точно ничего и не было, ни поцѣлуевъ, ни „игры11. Ходитъ и не глядитъ: точно и нѣтъ меня совсѣмъ... — А я тутъ раковъ наловила, а послать не съ кѣмъ... — Сами съѣдимъ. Кончилась моя служба! Собирай пожитки, завтра смѣнщикъ прибудетъ... Сколь тутъ не служи, а кромѣ ругани ничего не заслужишь... Ваня вытащилъ бутылку водки, откупорилъ ее ударомъ ладони по донышку и торжественно поставилъ на столъ, который Полянка приготовляля къ ужину. Она опечалилась: — Правду говоришь или такъ болтаешь выпимши? — Правду. — А что-же больно веселый? — Нѣтъ худа безъ добра! — замѣтилъ Ваня, наливая водку въ стаканчики. Оказалось, что Михайло Иванычъ, потерявшій насиженное мѣсто баканщика, не только нашелъ уже службу, но помогъ въ этомъ и Ванѣ: Михайлу Иваныча на караванъ старшимъ водоливомъ приняли, а тотъ упросилъ Ваню въ матросы. — Не было-бы счастья да несчастье помогло! — Чудны дѣла Твои, Господи! — поглаживая сѣдую бороду, разсуждалъ Михайло Иванычъ, — разсчитали невинно, обидѣли ни за что, а Господь-то видитъ и направляетъ дѣла-то наши человѣческія: баринъ ’за купца заступился: изъ-за моей, дескать, провинности караванъ на мель посадили, а прошло не больше часу, меня прикащикъ караванный чайку попить позвалъ: такъ и такъ — говоритъ — не хошь-ли къ намъ на службу? Старшимъ водоливомъ? Какъ тутъ не выпить! Ваня поддакивалъ, ругалъ начальство скверными словами и, облегченно воздыхая, хвастался: ■— А я теперя матросъ, свое званіе имѣю. А то мартышка да мартышка!