Večernій zvonъ : povѣsti o lюbvi

91 Лежалъ около шалаша и прислушивался къ шепотамъ камышей и осоки. Ласково пригрѣвало солнышко. Попискивали маленькія пичужки. Паутинки плавали въ воздухѣ. Озеро застыло въ молчаніи. Точно огромное зеркало, въ которомъ отражались голубыя небеса, съ бѣлыми облачками-барашками. Грусть и радость приступами охватывали душу. Я уже не сомнѣвался, что люблю Полянку такъ, какъ никогда и никого не любилъ еще... Случалось правда, влюбляться, и не разъ, а такого властнаго тяготѣнія къ женщинѣ еще не испытывалъ. Теперь къ любовной лирикѣ примѣшивалось неосознанное физическое влеченіе, пьянившее дурманомъ сладкаго грѣха... Поэзія моей любви впервые замутилась соблазнами Райскаго Змія... Такъ помогала этому окружающая обстановка: озера, камыши, молчаливое одиночество, какая-то первозданная тайна природы, въ которой растворялась культурная оболочка души и тѣла... и „человѣкъ11 ярко и властно начиналъ какъ-бы раздваиваться на мужчину и женщину... и это раздѣленіе побѣждало всѣ остальныя различія между людьми... Впервые заговорилъ „грѣхъ прародительскійпобѣждающій всѣ настроенныя нами перегородки между собою... и саму логику здраваго смысла... Лежалъ около шалаша и думалъ о томъ, какое это было-бы счастіе—жениться на Полянкѣ и навсегда остаться вотъ здѣсь, около Волжскихъ озеръ, охотиться, вынимать подпуска, ловить раковъ, спать на сѣнѣ подъ пологомъ, послать къ черту всѣ науки, книги, галстуки и пиджаки! Вспоминался Ж. Ж. Руссо, призывавшій къ возврату въ первобытность, въ которой похоронено человѣческое счастіе... На помощь логикѣ услужливо шло „народническое устремленіе", призывавшее къ опрощенію .