Vъѣzdъ vъ Parižъ
18 Эти двое тоже внимали пѣснѣ. Лица ихъ были юны, свѣтлоглазы, тревожно-смутны. Поѣзда катили; гудѣла эстакада издалёка, глухо, переливала въ грохотъ. Пѣсня укоряла, билась: „Ты обѣщала... ты обѣща-а-ла, жизнь..." Это былъ романсъ для улицъ, пѣвучій, легкій, — работа музыканта изъ мансарды, — легко запоминался. Но странно: музыканты исполняли необычайно ярко. Ихъ подтянуло, захватило что-то. Необычность мѣста, куда загнало ливнемъ, грохотъ ли желѣза сверху, мертвая „аллея" эстакады, давка? Толпа „несетъ" артистовъ. Или — погода затомила душу?.. Пѣсня захватила. Слушали съ волненьемъ; было по лицамъ видно, какъ забирали звуки. Уже не романсъ былъ это, печально-сладкій: рождалась пѣсня, являлась откровеньемъ, прозрѣваньемъ, кричала болью, пѣла о томъ, что близко, страшно близко, что движетъ жизнью. Вдругъ остановила и открыла. Стояли и внимали: счастье невозможно, надежды тщетны... обѣщанья, дали, цвѣты волшебные, мерцающія звѣзды, поцѣлуи губъ манящихъ... „ ...ііііізіопз регбиез... „...рготеззез... раз ассошрііезі,. Жизнь обманула, сойдетъ впустую... Смотрѣли въ эстакаду, давили на рѣшетку. Глаза вбирали: правда, правда. Басы хрипѣли: „С’езі ѵгаі... с’езі ѵгаі... Быть можетъ, преображенной пѣснью пріоткрылосьчто росточкомъ дремлетъ, мерцаетъ въ каждомъ? что стоитъ загадкой, томитъ поэтовъ, опаляетъ душу, томитъ рлгадкой? что быто изначала слова-чувства—сознанье обреченности безсрочной?.. Это было въ пѣснѣ.