Izabrannыe razskazы

215 Буря-же бурлитъ. Свирѣпы пушки, пули безсчетны и безсчетна смерть, въ полѣ рѣющая — и въ лѣсахъ, горахъ, ущельяхъ и окопахъ. Волны мрака накопились, облака и тучи, и гремитъ, гремитъ безсмысленный Драконъ, и пожираетъ, и другихъ зоветъ; калѣкъ, усталыхъ и полуживыхъ, на родину, посмѣиваясь, направляетъ. И идутъ полки внизъ по Арбату, на Дорогомилово, а возвращаются въ вагонахъ санитарныхъ, по трамвайной линіи, изъ-за рѣки. Сердобольныя-жъ хлопочутъ дамы, посѣщаютъ, навѣщаютъ, развлекаютъ, музицируютъ и умиляются на „мощь героя сѣраго". Сѣрый-же герой еще покоренъ. Все еще вытягивается и козыряетъ, и безмолвно умираетъ на поляхъ далекихъ, неизвѣстно за кого и за что. Но еще крестится, на углу Серебрянаго, на древній образъ Николая Чудотворца, глядитъ еще почтительно на двѣ иконы, что подъ тротуаромъ — святитель Николай, спасающій матроса, и освобождающій плѣненнаго въ темницѣ. Слушаетъ еще и всенощныя, и обѣдни на поляхъ Галиціи, и въ Польшѣ, и подъ Ригой. Но клонится къ закату, внутренно склоняется, сгнивая, старое. И безподдержно, вдругъ, безповоротно расползается самъ тронъ, и нѣту больше генераловъ, губернаторовъ и полицмейстеровъ, и гимна, и суроваго орла монархіи. Все быль, сонъ былой — и новый сонъ ужъ начинается, пока лишь многословно-легкомысленно-пустопорожній. Молчали долго — и заговорили! Хочется сказать и здѣсь и тамъ, у памятника Скобелеву и подъ Пушкинымъ, и на Арбатской площади, и гдѣ угодно. Все сѣрыя шинели, сѣрые герои, и одинъ лепечетъ за другимъ, все тѣмъ-же еще получленораздѣльнымъ звукомъ, все о томъ-же, о войнѣ, свободѣ, революціи. О томъ-же говорятъ, и такъже длинно, но изящнѣе, и грамотнѣй, и безконечные политики съ Арбата, адвокаты, инженеры и военные, нынѣ страною правящіе. О русскіе интеллигенты, о слова, слова, прекраснодушіе, пріятность, барственность, народолюбіе! Сурова жизнь, и не пріятна, и не прекраснодушна. Но про-