Izabrannыe razskazы

стальный, глубокій, — зеркало. У его берега не могла Аграфена не остановиться, и смотря на прозрачныя отраженья въ немъ — деревьевъ, облаковъ, на свой аыбкооблегченный обликъ, глянувшій изъ глубины, прожила она мгновенія безсознательной мудрости, когда вся жизнь взглянула въ отвѣтъ оттуда, чуть заволокнутая легкой слезой, но также обожествленная и просіянная. Ея дни, скорби, утраты, та печаль разставанія, что глодала ее сейчасъ, на •мгновеніе были приняты въ свѣтлое лоно. И тамъ преобразились* Помолчавъ, вздохнувъ, она продолжала путь. Когда подходила къ Кременкамъ, розовая заря разлеглась на западѣ; отъ нея вѣяло тонкой, скорбной осенью. XXIII Наступила зима, съ ней деревня стала строже и монотоннѣй. Мать много болѣла, Аграфенѣ одной приходилось Нч^сіи бремя тяготъ. Это ее закаляло. Волосы ея сѣдѣли, но нѣчто морозное и суховатое въ ней проявлялось. Будто становилась она прозрачнѣе, всегдашній внутренній трауръ выводилъ на лицо ясныя морщины, спокойную привѣтливость. По Анютѣ она скучала, хотя знала, что |ей живется не плохо; получала отъ нея иногда письма, которыя читать было большой радостью. Но приходилось искать чужой помощи въ чтеніи — „пусть, пусть свѣту глотнетъ", — думала, „не то, что мы, темныя, будетъ". А сама работала. Зима вышла тяжелая. Уже въ нояорѣ легъ снѣгъ, и къ святкамъ Кременки были занесены по уши. На улицѣ ухаоы изрыли дорогу такъ, что у самой Аграфениной избы была крутая яма; всѣ хаты ощетинились соломой, которую набивали отъ крыши до полу, прорѣзая въ ней для оконъ узкіе люки; черезъ нихъ бѣдно лился внутрь свѣтъ. И долгія ночи проходили въ завываніяхъ мятелей или грозномъ блистаніи звѣздъ на небѣ, чуть не трескавшемся отъ морозу. Большіе морозы выпали на тотъ годъ; странники, число которыхъ увеличилось за¬