Lѣto gospodne : prazdniki

46 съ ледышками и вытягиваетъ чернаго налима. Налимъ вьется, словно хвостомъ виляетъ, синеватое его брюхо лоснится. — Фунтика на полтора налимчикъ, за рѣдкость накрыть такого... —■ дивится Горкинъ и самъ запускаетъ руку. — Да каки под-лещики-то, гляди-ты. И рака захватилъ! . . — Цѣльная тройка впуталась, такихъ въ трактирѣ не подадутъ! — говоритъ Денисъ. — На дощаникѣ между льду все ползалъ, гдѣ потише. И еще тамъ ведерко, съ бѣлью больше, есть и налимчишки на подваръ, щуренки, головлишки . .. Лицо у Дениса вздутое, глаза красные, — видно, всю ночь ловилъ. — Ладно, снеси ... — говоритъ отецъ, ерзая по привычкѣ у кармашка, а жилеточнаго кармашка нѣтъ. — А за т о, помни, вычту! Выдай ему, Панкратычъ, начай цѣлковый. Ну, маршъ, лѣшая голова, мо-шенникъ! Постой, какъ съ водой? — Идетъ льдинка, а главнаго не видать, можайскаго, но только поносъ большой. Въ прибыли шибко, за ночь вершковъ осьмнадцать. А такъ весело, ничего. Теперь не безпокойтесь, ужъ доглядимъ. — Смотри у меня, сегодня не настарайся! — грозитъ отецъ. — Радъ стараться, лишь бы не... надорваться! вскрикиваетъ Денисъ и словно проваливается въ кухню. А я дергаю Горкина и шепчу: „это ты сказалъ, я слышалъ, про рыбку! Тебя Богъ въ рай возьметъ!" Онъ меня тоже дергаетъ, чтобы я не кричалъ такъ громко, а самъ смѣется. И отецъ смѣется. А налимъ — прыгъ изъ оставленнаго ведра, и запрыгалъ по лѣстницѣ, держи его! Мы идемъ отъ обѣдни. Горкинъ идетъ важно, осторожно: медаль у него на шеѣ, изъ Синода! Сегодня