Lѣto gospodne : prazdniki

52 рѣку: порядокъ, вездѣ — на мѣстѣ. Мы только что вернулись изъ подъ Новинскаго, гдѣ большой птичій рынокъ, купили бѣлочку въ колесѣ и чучелокъ. Вечернее солнце золотцемъ заливаетъ залу, и канарейки въ столовой льются на всѣ лады. Но соловьи что-то не распѣлись. Свѣтлое Благовѣщенье отходитъ. Скоро и ужинать. Отецъ отдыхаетъ въ кабинетѣ, я слоняюсь у бѣлочки, кормлю орѣшками. Въ форточку у воротъ слышно, какъ кто-то влетаетъ вскачь. Кричатъ, бѣгутъ... Кричитъ Горкинъ, какъ дребезжитъ: „робятъ подымай-буди!“ „Топорики забирай!" — кричатъ голоса въ рабочей. „Срѣзало всѣ, какъ есь!" Въ залъ вбѣгаетъ на цыпочкахъ Василь-Василичъ, въ красной рубахѣ безъ пояска, шипитъ: „не спятъ папашенька?" Выбѣгаетъ отецъ, въ халатѣ, взъерошенный, глаза навыкатъ, кричитъ небывалымъ голосомъ—„Черти!., сѣдлать „Кавказку"! всѣхъ забирай, что есть... сейчасъ выйду!..“ Василь-Василичъ грохаетъ съ лѣстницы. На дворѣ крикъ стоитъ. Отецъ кричитъ въ форточку изъ кабинета — „эй, запрягать полки, грузить еще якорей, канатовъ!" Изъ кабинета выскакиваетъ испуганный, весь въ грязи, водоливъ Аксенъ, только что прискакавшій, бѣжитъ вмѣсто коридора въ залу, а за нимъ комья глины. — „Куда тебя понесло, чорта?!" — кричитъ выбѣгающій отецъ, хватаетъ Аксена за воротъ, и оба бѣгутъ по лѣстницѣ. На отцѣ высокіе сапоги, кургузка, круглая шапочка, револьверъ и плетка. Изъ верхнихъ сѣней я вижу, какъ бѣжитъ Горкинъ, набѣгу надѣвая полушубокъ, стоятъ толпою рабочіе, многіе босикомъ: поужинали только, спать собирались лечь. Отецъ верхомъ, на взбрыкивающей подъ нимъ „Кавказкѣ", отдаетъ приказанія: одни—подъ Симоновъ, съ Горкинымъ, другіе — подъ Краснохолмскій, съ Насильемъ-Косымъ, третьи, самые крѣпыши и побойчей, пока съ Денисомъ, подъ Крымскій Мостъ, а позже и онъ подъѣдетъ, забросные якоря метать—подтягивать. И отецъ проскакалъ въ ворота.