Na morskomъ beregu

— 50 То-то онъ бормоталъ, что крупный... Мошенникъ... Ну? взглянулъ онъ на Жоржика — И это все ты? — Я... — сказалъ Жоржикъ гордо. — Это особенныя черепахи. Спроси у Димитраки. — И вы не знали? — спросилъ меня капитанъ, подмигивая на Жоржика. — Ахъ, шельмецъ! Я показалъ записку. — Мда-а... „О-тра-вил-ся"-.. Пи-сака! Поди сюда... Онъ взялъ Жоржика за щеку и притянулъ. Нагнулся къ его уху и что-то шепталъ. И по мѣрѣ того, какъ шепталъ онъ, замазанная рожица свѣтлѣла, расплывалась. Глаза перешли на шхуну, потомъ на Димитраки. —• Димитраки, — началъ Жоржикъ, все еще слушая нашептываніе капитана и улыбаясь. —Вы останетесь пить съ нами чай... Что? — переспросилъ онъ капитана. — Нѣтъ, кофе... Можно? — Мозна, — сказалъ грекъ. — А эта шкуна теперь моя. Можно? — Совсѣмъ мозна. Двѣ маленькія руки обвили толстую красную шею полнокровнаго капитана, и въ это время его лицо приняло видъ непередаваемаго благодушія. Въ эту минуту эти слабенькія руки могли дѣлать съ нимъ, что угодно, несмотря на „желѣзный" его характеръ. Наконецъ, мы отправились, покинувъ сильно потрепанныя „японскія лозы кі-у-рі-у“. — А это меня, знаете, радуетъ... — сказалъ капитанъ. — По крайней мѣрѣ, вы убѣдились, что этотъ сортъ... — Не это! Ну, ихъ... Я про парня... Никому не сказать и... Это, знаете, показываетъ характеръ... Это меня, положительно, радуетъ!.. Не знаю, чего здѣсь было больше — характера или еще чего... Знаю только, что это утро было самымъ свѣтлымъ на дачѣ капитана. Потомъ пошло... Но объ этомъ послѣ. Въ тотъ же день остатки черепахъ были забраны въ большую корзину, и Жоржикъ съ Антономъ вынесли ее къ зарослямъ, за шоссе.