Zapiski Russkago naučnago instituta vъ Bѣlgradѣ

215

потому ничего не дБлали, а только скорбЪли и красовались другъ передъ другомъ своей благородной скорбью, что имЗли несчастье жить въ Николаевскую эпоху. Однако позволительно ли забывать, что изъ нихь выходили БЪфлинсюе и Грановске? Для Добролюбова ихъ роднитъ съ Обломовымъ то, что у нихь быль Захаръ и еще „триста Захаровъ“. Они были потомственные и столбовые бЪлоручки, и самая лишность ихъ — классовой признакъ. На это Герценъ нашелся возразить только одно: „находясь тогда въ неопытномъ положени церкар!евъ, они по малолтству за свои поступки‘отв$чать не могутъ. А ужъ разъ сдЪлавъ эту ошибку вь выбор родителей, они должны были подвергнуться и и тогдашнему воспитаню“. Но не впадаетъ ли Герценъ, говоря это, самъ въ осужденную имъ ‚тощую моральную точку зрЪыя на французсюй манеръ, ишущую личной отвфтственности въ общихъ явлен!яхъ“? Конечно, онъ не могъ этого не чувствовать.

Мы такъ привыкли къ этому генальному тургеневскому выраженю: отцы и дЬти, что трудно его преодолЪть, оно приковало къ себЪ мысль. Но развЪ на минуту забывъ его, не подыщется другого опредЪлен!я для сущности этого разноглася. Да, оно уже давно и найдено. Еще тогда же. Не споритъ ли Герценъ съ „разночинцемъ“?

Таково было первое столкновеше Герцена съ Чернышевскимъ. ВЪдь Добролюбовъ и Черкышевскй — одно.

Въ своихъ показаняхъ по обвинению въ намфрени эмигрировать для изданя вмЪстЪ съ Герценомъ журнала за границей, Чернышевсюй прежде всего сослался на статью „\Мегу Чапоегои$“, какъ на ‚дурной отзывъ“ Герцена о ДобролюбовЪ. Онъ говорилъ, что съ этого времени испытываеть къ нему „непр!язнь“, еще усилившуюся послЪ того, какъь онъ ‚потерялъь“ Добролюбова. Въ этихъ показаяхъ находится и ключь къ его статьЪ — некрологу о ДобролюбовЪ. Вотъ зачфмъ такъ настаиваетъь въ ней Чернышевский на сердечности и ньжности чувствъ своего друга. Онъ прежде всего стремился доказать вооч!ю, что выражене „желчевикъ“ — просто неправда. Напротивъ, въ юности въ характерЪ Добролюбова столько же, если еше не больше романтизма и отзывчивости, ч$мъ въ людяхъь 40-хъ годовъ. И СТ&ТЬЯ кОНнчается такимъ рЪзкимъ вызовомъ:

„Теперь, милостивые государи, называюцще нашего друга человЪкомъ безъ души и сердца, — теперь честь имЪю обратиться къ вамъ, и отъ имени моего, отъ имени каждаго прочитавшаго эти страницы, въ томъ числ и

1) „Былое“ № 4 стр. 153—154.