Zapiski Russkago naučnago instituta vъ Bѣlgradѣ

263

и Ломоносовъ, и Державинъ, и Карамзинъ, и Жуковск, и Крыловъ, и Пушкинъ, и всЪ имъ близке, несмотря ни на какое Латинское, Французское, Н-мецкое, Англское или другое влян!е. Это чувство устремляетъ теперь насъ къ изученю нашей древней Руси, въ которой, конечно. хранится первоначальный чнстый образъ нашей народности. Само Правительство дятельно призываетъ насъ къ тому. Этфмъ чувствомъ роднятся и дъйствують за одно наши обЪ столицЪ, и то, что замышлено въ сфверной, проходитъ черезъ Москву. какъ черезъ сердце Росси, для того, чтобы обратиться въ кровь и въ живые соки нашего народа. Москва есть то вЪрное горнило, въ которомъ пережигается (стр. 295) все пришлое отъ Запада и получаетъ чистую печать Русской народности.

Тремя коренными чувствами крфпка наша Русь и вфрно ея будущее. Мужъ Царскаго Совфта, которому ввЪфрены поколЪв!я образуюшияся, давно уже выразилъ ихъ глубокою мыслю, и онф положены въ основу воспитан!ю народа 3).

Западъ, по какому-то странному инстинкту не любитъ вънасъ этихъ чувствъ и особенно теперь, забывъ прежнее добро наше, забывъ жертвы, ему отъ насъ принесенныя, при всякомъ случаЪ выражаетъ намъ свою нелюбовь, похожую даже на какую-то ненависть, обидную для каждаго Русскаго, посъщающаго его земли. Двояко можно объяснить это чувство, незаслужеиное вами и безсмысленно противор$чащее нашимъ прежнимъ сношен!ямъ: или Западъ похожъ въ этомъ случаЪф на брюзгливаго старнка, который въ своенравныхъ порывахъ безсильнаго возраста злится на своего наслфдника, неизбфжно призваннаго овладфть со временемъ его сокровищами; или другое: онъ, зная инстинктомъ направлен!е наше, предчувствуетъ разрывъ, который неминуемо долженъ послфловать между имъ и нами, и самъ, порывомъ своей несправедливой ненависти, еще болфе ускоряетъ роковую минуту

Въ гибельныя эпохи перел‹ мовъ и рушен!, кая представляетъ истор!я человфчества, Провидфн!е посылаетъ въ лицЪ иныхъ народовъ силу хранящую и соблюдаюшую: ла будетъ же такою силою Росс я въ отношени къ Западу! да сохранитъ она на благо всему человЪчеству сокровища его великаго протекшаго и да отринетъ благоразумно все то, что служить къ разрушению, а не къ созидан!ю! да найделъ (стр. 296) въ самой себъ и въ своей прежней жизни источникъ своенародный, въ которомъ все чужое, но человЪчески прекрасное сольется съ Русскимъ духомъ, лухомъ обшир-

нымъ, вселенскимъ, Христанскимъ, духомъ всеобъемлющей терпимости и всем!рнаго общения 10).

) „Мужъ парскаго совфта“ — министрь Народнаго ПросвЕщен!я гр. С С. Уваровъ. П. Струве.

0) Здсь, въ этихъ заключительныхъ словахъ, предвосхищена, даже вЪ словесномъ выражен!и, основная идея знаменитой пушкинской рЪчи Достоевскаго (18 0 г.). Это, конечно, — основная историко-философская идея классическаго славянофильства, съ которымъ Шевыревъ былъ ндейно солидаренъ (его приспособлен!я къ власть имущимъ были, выражаясь по-современному, чистой „тактикой“). Ту же идею выносилъ въ себЪ Чаадаевъ, и Шевыревъ это, конечно, хорошо зналъ.

Самое поняте и слово „всечелов5ческИ“, которое мы привыкли связывать съ мыслью Достоевскаго и съ мыслью о немъ, повилимому, введено въ русск литературный языкъ и въ немъ закръплено не кфмъ инымъ, какъ Шевыревымъ. Вторая статья его „Взгляда па современную русскую литературу“, имфюшая два подзаголовка „Сторона свЪтлая“ и „Состоян!е русскаго языка и слога“ (,Москвитянинъ“, ч. И, № 3 1842 г., стр. 153 191), заканчивается словами: „ВсЪ мы, дъйствующе мысл!ю и словомъ на образован! народное, по разнымъ вЪтвямъ поэзии словесности, науки, какъ бы ни раздфлялись мн$фн!ями, должны помнить, что у всЪхъ гасъ одна задача: выразить мысль, всеобъемлющую, всем! рную, всечелов$ ческую, Христ!янскую, въ самомъ Русскомъ слов". (Подчеркнуто у (Шевырева). П. Струве.