Besѣdы sъ sobstvennыmъ serdcemъ : (razmыšlenія i zamѣtki)

Толстого, сверху до низу сознаніе Русскаго Народа и создалъ новую Россію. Своимъ острымъ и глубокимъ литературнымъ плугомъ онъ разрыхлилъ русскую почвѵ для революціи, которая, по словамъ того же Л. Л. Толстого, была „подготовлена и морально санкціонирована имъ". Гораздо труднѣе установить и прослѣдить то вліяніе, какое могло имѣть на появленіе и развитіе русской революціи творчество Достоевскаго. Онъ, конечно, не имѣлъ ничего общаго съ Руссо, Вольтеромъ или энциклопедистами. Многимъ самая постановка такого вопроса о какой либо связи нашей революціи съ литературною дѣятельностью Достоевскаго покажется своего рода кощунствомъ. Наше общественное мнѣніе давно уже какъ бы канонизировало великаго писателя. Всѣ привыкли почти съ благоговѣніемъ преклоняться предъ геніальнымъ пророческимъ прозрѣніемъ Достоевскаго, заранѣе нарисовавшаго обликъ нашей революціи сколько кровавой и жестокой, столько же безбожной по самой ея природѣ. Въ его „Бѣсахъ" и „Братьяхъ Карамазовыхъ", какъ въ зеркалѣ, съ необычной точностью, заранѣе отражено то массовое бѣсованіе, та сатанинская одержимость и гордыня, какія принесъ съ собою въ Россію осуществленный соціализмъ. Но изображая съ необыкновенной яркостью красокъ это грядущее царство Хама, или лучше сказать, самого Антихриста, Достоевскій не проявилъ, однако, здѣсь ни эпическаго безстрастія великихъ подвижниковъ, ни того негодующаго тона, или внутренняго страданія, какими дышитъ перо нѣкоторыхъ изъ нашихъ писателей (напримѣръ Пушкина и Лермонтова), когда они'касались козней сатаны, проявляющихся въ міровой жизни. То и другое чувство такъ сказать застраховываетъ читателя ихъ твореній отъ соблазна зла, который всегда присущъ нашей природѣ. Достоевскій видитъ ясно демоническій характеръ грядущей революціи и ея вдохновителей, но его кисть, которою онъ рисуетъ послѣднюю, въ соединеніи съ его страстнымъ темпераментомъ (по его собственному признанію, онъ всегда любилъ („хватать черезъ край"), за140