BЪlgradkiй Puškinskiй sbornikь

205:

Чишташель извинишь меня, ибо, ворояшно, знаешь по опыщу, какь сродни человьку предаваться суевърямь, несмошря на все возможное презрьнве къ предразсудкамэ.“ Эта слабость. была, какъ изв$стно, весьма свойственна самому Пушкину въ жизни, но онъ самъ смотрЪлъ на подобныя суев$р!я, какъ на слабость, и отнюдь не пытался дать суевЪ5р!ю какое нибудь мистическое толкован!е въ духЪ модныхъ въ его время толкованйй нфмецкихъ поэтовъ, романтиковъ и философовъ (Шлегель, Шеллингъ, Шопенгауэръ и др.).

5) Пушкинъ въ своихъ трагед1яхъ, особенно „Моцаршь ий Сальгри“, „Борись“ и „Каменный Гость“, примЪняетъ пр!емъ, который можно назвать кумулящей мошивовэ: онъ подводитъ зрителя къ конечной катастрофЪ, постигающей героя, раскрывая передъ нимъ шагъ за шагомъ внутренне психологическе мотивы, ведуще къ конечной развязкЪ. Такъ, наприм$ръ, Сальери въ своемъ первомъ монологЪ, разсказывая о развити своего таланта, говоритъ: „НЯЪтъ, никогда я зависти не зналъ“. Но вотъ при встрЪчЪ съ гулякой празднымъ, какимъ ему кажется Моцартъ, впервые ее почувствовалъ: „Я завидую; глубоко, мучительно завидую“. И вотъ въ дальнфйшемъ, посл$ появлен!я Моцарта его зависть непрестанно пишаешся новыми импульсами, отъ которыхъ она все разрастается. Моцартъ оказывается способнымъ забавляться жалкой пародей на свое великое произведене. Онъ творитъ съ необычайной легкостью, немедленно набрасывая на бумагу то, что ему пришло въ голову ночью: въ его пьесЪ ему мерещится виденье гробовое на слова Сальери: „ты, Моцартъ, богъ, и самъ того не знаешь,“ онъ отв$чаетъ простодушной шуткой: „божество мое проголодалось“. ИзвЪсте о томъ, что Моцартъ сочинилъ Рекв{емь, глубоко поражаетъ Сальери, чувствующаго себя призваннымь Высшей силой погубить Моцарта, а разсказъ о черномь человькь кажется ему тоже в$щимъ. А тутъ вдругъ Моцартъ спрашиваетъ Сальери:

„Ахъ, правда ли, Сальери, Что Бомарше кого-то отравилъ?“

И Сальери, скрючившись, замЪчаетъ:

„Не думаю, онъ слишкомъ былъ см шонъ Для ремесла такого“.

И ваконецъ, въ довершенье ярости Сальери Моцартъ, какъ нарочно, замЪчаетъ:

„Онъ же гений, Какъ ты, да я. А генй и злодейство Двь вещи несовмъсшныя...“