BЪlgradkiй Puškinskiй sbornikь

204

Въ своей юношеской поэмЪ „Вадимъ“ Пушкинъ описываетъ вЪшй сонъ Вадима:

„Онъ видитъ Новгородъ Великий, Знакомый теремъ съ давнихъ поръ, Но тынъ обросъ крапивой дикой, Обвиты окна павиликой, —

Въ травЪ заглохъ широк дворъ.

Онъ быстро храминъ опустБлыхъ Проходитъ молчаливый рядъ:

Все мертво — н$тъ гостей веселыхъ, Застольны чаши не гремятъ.

И воть веселая свЪтлица,

Въ немъ сердце бьется: здЪсь иль нЬтъ Любовь очей, душа-дЪвица?

Цв$тетъ ли здБсь мой милый цвЪтъ? Онъ входитъ — что же? — страшный видъ: Въ постели хладной подъ покровомъ Двица мертвая лежитъ.

Въ немъ замеръ духъ и взволновался. Покровъ приподнимаетъ онъ,

Глядить — и слабый стонъ

Сквозь тяжк сонъ его раздался,

Она, Она! ея черты!

На персяхъ рану обнажаетъ.

Она погибла! восклицаетъ —

Кто могъ? —. и слышитъ голосъ: шы.“

Въ „Оньгинь“ Татьяна въ вЪщемъ снЪ видитъ гибель Ленскаго. Въ „Пиковой дам“ вся фабула основана на вЪщемъ сн5. Въ драматическихь произведеняхъ Пушкинъ пользуется этимъ пр1емомъ съ величайшей осторожностью. Предзувств!я, иллюз1и, галлюцинащи никогда не выходять изо рамокь психологическаго правдоподоб1я. Въ „Русалкь“ предчувств!емъ катасгрофы является сЪсня неизвЪстной двушки: „/]о0 камушкаме, по желтому песочку“, въ „Борисюь“ Григор!й трижды видитъ зловЪ щий сонъ, пророчацИй ему страшную гибель, которая выходитъ изъ рамокъ самой трагеди. Въ „Моцарт и Сальери“ Моцартъ сообщаетъ о навязчивой галлюцинащи — ему все мерещится черный человтько, заказавшй Реквемъ. Въ „Каменномь Госпиь“ зловЪщее киван!е головой Командора могло быть иллюз!ей, вызванной самовнушенемъ и внушенемъ. ЗамЪчательно, что описаше вфщаго сна Гринева, поразительное по своему правдоподоб1ю, Гриневъ-Пушкинъ предваряетъь сл$дующими словами: „Мн приснился сонъ, который я никогда не могъ позабыть, и въ которомъ я до сихъ поръ вижу н$Ьчто пророческое, когда соображаю съ нимъ страшныя обстоятельства моей жизни.