BЪlgradkiй Puškinskiй sbornikь

237

вилъ растявуть дЪйстве на мное годы. Однако — и намъ было необходимо, изъ за этого въ кратцв пробЪжать главныя собыйя возникновеня „системы Шекспира“ это установленный въ настоящее время фактъ, что Елизаветинской драмой разъ навсегда отъ классической драмы была воспринята традищя дЪленя драмы на акты или дЪйствя. Не очевидно ли, что этимъ была ограничена свобода творчества? Пушкинъ отвергь это ограничеще. Пушкинъ, сл$дуя „законамъ имъ самимь надъ собою признаннымъ“, пошелъь несравненно дальше въ осуществлении „свободы“. Онъ быль болЪе см5лымъ новаторомъ, чЪмъ не только романтики, но и самъ, взятый ими за образецъ, Шекспиръ. На самомъ дЪл5, Пушкинъ выказалъь одинаковую независимость по отношеню къ обфимъ „системамъ“, „системамъ Расина и Шекспира“. Это мн$ и было необходимо установить съ полной ясностью.

Исканя молодого Пушкина, когда онъ задумалъ испробовать свой генЙ въ драматической поэзи привели къ тому, что онъ раздьлиль драму на ея сосшавныя части, т. е. на сцены. Отъ этой своей собственной системы онъ не отказался и до конца дней. Воть наиболЪе важный изъ „закоНОВЪ имь самихъ надъ сообю поставленныхъ“, а онъ требовалъ, чтобы сообразно съ ними и создали о немъ какъ о драматург. И какъ тогда не привести эти стихи изъ перваго монолога Сольери?

Труденъ первый шагъ

И скученъ первый путь. ПреодолЬль

Я раннйя невзгоды. Ремесло

Поставилъ я подножемъ искусству.

Я сдБлался ремесленникомъ: перстамъ Придалъ послушную, сухую бЪглость

И вБрность уху. Звуки умертвивъ, Музыку я разьяль, какь шрупь. Повфрилъ Я алгеброй гармон!ею. Тогда

Уже дерзнулъ, въ наукЪ искушенный Предаться нЪгЪ творческой мечты.

Я сталъ творить, но въ тишинЪ, но втайнф, Не см$я помышлять еще о слав$, НерЪфдко просидЪвъ въ безмолвной кельЪ Два, три дня, позабывъ и сонъ, и пищу, Вкусивъ восторгъ и слезы вдохновенья, Я жегъ мой трудъ и холодно смотрЪлъ, Какъ мысль моя и звуки, мной рожденны, Пылая, съ легкимъ дымомъ исчезали!

ВЪдь, читая эти строки, какъ не подумать, что хотя такъ