BЪlgradkiй Puškinskiй sbornikь

240

немъ вспоминали, прочтя его некрологи, тогла легенды о немъ на всЪ лады повторялись и перетолковывались. И какъ могли они не переплетаться съ именами Глюка и Моцарта? ВЪдь на самомъ лЪлЪ, какую важную роль съигралъ въ его жизни Глюкъ. Не могли не знать образованные музыканты всфхъ странъ значеня Глюка въ музыкБ Сальери. Не могли они не знать и о близости Сальери и Моцарта, когда, въ ВЪнф, возникала ихъ извЪстность. И вотъ, какая по истинЪ трагическая легенда передавалась изъ устъ въ уста и изъ газеты въ газету о сношеняхъ Сальери и Моцарта. Пушкинъ записаль ее на клочкЪ бумаги, который дошелъ до насъ: „Въ первое представлеше Донэ-Жуана, въ то время, когда весь театръ безмолвно упивался гармошей Моцарта, раздался свистъ: всЪ обратились съ изумленемъ и негодован!емъ, и знаменитый Сальери вышелъ изъ залы въ бЪшенств$, снЪдаемый завистью. — Сальери умеръ лБтъ 8 тому назадъ. Нкоторые ньмецке журналы говорили, что на одрЪ смерти признался онъ, будто бы, въ ужасномъ преступлении, въ отравлени великаго Моцарта. Завистникъ, который могъ освистать Донъ-Жуана, могъ отравить его творца“.

Завистникъ былъ найденъ. Онъ воплотился въ личность знаменитаго композитора, Сальери, и жертва его— Моцёртъ, слава котораго послЪ его смерти затмила славу Сальери.

Да неужели Сальери отравилъ Моцарта? Не правда, невЪроятно! Какъ это можно! Н$тъ доказательствъ. Это легенда, злое празднослов1е, клевета. Такъ и отозвались на маленькую трагедю Пушкива, даже его ближайцие друзья. Особенно р$3зко высказывался Катенинъ. Значитъ, не само произведене поэзм, не трагичесыйЙ замыслъ, а фактъ б1ограф!и, вЪрной или невфроятной, остановилъ на себЪ внимане. До сихъ поръ не могутъ оторваться пушкинов$ды, онъ историческихъ Сальери и Моцарта. Какъ-то забывается, что [оанна д’Аркъ, королева Елизавета и Мар!я Стюартъ, Ричардъ Ш, Лукрещя Борджя раздвоились разъ на всегла: ихъ поэтичеся воспроизведеня — одно, а къ чему пришли относительно ихъ историчесюя изысканя—совсмъ другое. Даже разв, что касается Бориса Годунова и Лжедимитр!я, они не живутъ у самаго Пушкина своей особой поэтической жизнью, отличной отъ данныхъ истори. Всего страннЪе, какъ могло прйти въ голову еще подставить Моцарту и Сальери, два тоже историческихъ лица: самаго Пушкина и Баратынскаго, точно могъь самъ поэтъ задуматься о томъ, не дошелъ ли бы въ своей предполагаемой зависти къ нему Баратынскй до того, что подсыпалъ бы ему яду? .

А легенды къ легендамъ. Вспоминается, что будто убйцей быль Микель Анджело; будто; говорили во времена Вольтера также и о Бомарше, какъ объ отравителЪ обихъ своихъ женъ. На это послЪднее острымъ словомъ отозвал-