Bosniя, Gercegovina i Staraя Serbiя

39 дружбѣ я спрашиваю у тебя откровенно, не будетъ ли тебѣ мерзко (т. е. противно), еслп — я сяду съ тобою и съ твоимъ товарищемъ за столъ ужинать.» Конечно, отвѣтомъ нашимъ было самое усердное приглашеніе. — Ободренный этимъ, Ханзп-бегъ ввелъ, насъ въ комнату, убранную на извѣстный уже читателю манеръ, весьма большую и тускло освѣщенную сальною свѣчею' на высокомъ подсвѣчникѣ. Онъ сѣлъ въ темный утолокъ, прикрытый выдающимся каминомъ, и ему подали два стакана; онъ пробормоталъ что-то въ оправданіе себѣ, но такъ невнятно, что мы не поняли, чѣмъ именно нашъ хозяинъ оправдывался, выпилъ залпомъ стаканъ водки и запилъ водою. Это повторилось нѣсколько разъ; мы, усталые и голодные, и Ханзи-бегъ, занятый важнымъ дѣломъ питія ракіи, хранили молчаніе. Наконецъ внесли желанный столикъ, умывальницу и за симъ подносы съ кушаньями. Ханзп-бегъ видимо развеселился и сдѣлался любезнѣе; онъ шутилъ, больше прежняго хвастался силою, «юношествомъ» (молодечествомъ), и аппетитомъ, упрашивалъ пить и ѣсть, трепалъ насъ по плечу; но накушавшись, вдругъ угомонился и, умывъ руки, угрюмо сѣлъ опять въ свой уголъ у камина. Вошелъ старый какой-то Мусульманинъ съ ѵпамбурок и начался концертъ. Тамбура (нѣчто въ родѣ нашей балалайки) есть любимый музыкальный инструментъ Мусульманъ въ Герцеговинѣ и Босніи. Столецкій артистъ съ необыкновеннымъ усердіемъ царапалъ деревяшкою по ея четыремъ пискливымъ металлическимъ струнамъ; звукъ выходилъ самый однообразный и, правду сказать, для нашихъ ушей не усладительный. Но Ханзи-бегъ слушалъ съ наслажденіемъ; иногда опъ восторгался какою нибудь чувствительною любовною пѣснію; иногда громко хохоталъ и кричалъ афергімъ ! аферимъ! (браво), когда выходило въ пѣсни что-нибудь смѣшное. Мы спросили у Ханзи-бега, часто ли слушаетъ оиъ пѣсни. «Всякій вечеръ, это моя утѣха.» — А пляшутъ ли передъ вами иногда? «Случается». Какого же рода пѣсни поютъ у васъ? — «Все