Elanь : razskazы

153 вѣческій голосъ только вечеромъ, въ чистомъ воздухѣ, на водѣ. — Благодарю васъ. А вы сами далеко изволите ѣхать? — Въ Вознесенскій монастырь. Тутъ только Гущинъ улавливаетъ, что одежда дѣвушки слегка пахнетъ воскомъ, деревяннымъ масломъ и ладаномъ: запахъ этотъ вовсе не непріятенъ. Въ немъ есть холодъ, умильная тайна и влекущая суровость. Этихъ тонкихъ оттѣнковъ Гущинъ не постигаетъ. Однако, онъ человѣкъ не злой, и ему становится жаль дѣвушку. — Неужели, простите меня за нескромный вопросъ, неужели вы монахиня? Она слегка вздыхаетъ, чуть-чуть улыбается и снизу вверхъ, сбоку, быстро взглядываетъ на Гущина. Глаза у нея большіе, ласковые, сѣрые. Бѣлки отъ отблеска зари розовые, точно дѣвушка только что долго плакала, и это придаетъ ея взору интимную кротость. И тотчасъ же она опускаетъ рѣсницы. Голосъ ея звучитъ полно и мягко: — Нѣтъ! я не монахиня, а пока только бѣлица. Разговоръ завязывается, но идетъ тяжело, нудно, съ большими паузами, во время которыхъ Гущинъ судорожно придумываетъ вопросы. Дѣвушка только отвѣчаетъ — коротко, иногда односложно: да, нѣтъ. И лишь изрѣдка показываетъ Гущину свои тихіе глаза съ четкимъ мраморнымъ узоромъ на сѣромъ райкѣ. Во время разговора и онъ, и она, не переставая, щелкаютъ себя ладонями по лбу, по щекамъ, по губамъ. Голодные злые комары садятся сотнями. Укусы ихъ нестерпимы. Ее зовутъ Аграфеной. Но она тотчасъ же съ улыбкой поправляется — Агриппиной. Такъ велятъ въ монастырѣ матушки. Говорятъ, что нѣтъ такого христіанскаго имени Аграфена, есть только Агриппина. А попросту — Груня, какъ зовутъ дома. Какая же она Аграфена, когда ей нѣту и девятнадцати лѣтъ? Въ монастырь пошла не своей охотой — кому же охота? Но она у матери моленная дочка. Мать очень тяжело рожала ее и въ мукахъ обѣщала Богу, завѣщала отдать въ Вознесенскій женскій монастырь. Семья у нихъ, слава Тебѣ Господи, зажиточная. Отецъ не здѣшній,