Kniga Іюnь : razskazы

— 43 Эта исторія привела въ какой то болѣзненный экстазъ нашу гувернантку, тихенькую, тоненькую Катерину Петровну. Описать Катерину Петровну я не смогла бы. Обликъ ея ускользнулъ изъ моей памяти. Помню нѣжную руку съ темной родинкой около пульса. Вышитый воротничекъ. Ее саму не помню. Помню впечатлѣніе отъ нея: робость, нѣжность, какъ бы тихій испугъ. Помню ея слова, что семь лѣтъ тому назадъ она кончила институтъ. Значитъ., ей было не больше двадцати пяти лѣтъ, по тогдашнему времени, — старая дѣза. Читала она маленькія книжки съ коротенькими строчками — теперь понимаю, что это были стихи. Одну изъ нихъ въ голубомъ переплетѣ, она называла „Кернеръ1*. Вотъ эту тихую Катерину Петровну ужасно взбудоражила легенда о панѣ Лозинскомъ. — Какъ вы думаете, нянюшка, — говорила она, вѣдь онъ можетъ и къ намъ пріѣхать? Няня успокаивала ее, но она не хотѣла вѣрить и настаивала на томъ, что можетъ. — Вѣдь здѣсь есть и деньги и брилліанты. Онъ вѣдь все это знаетъ, — отчего же ему не пріѣхать? И помню какъ то послѣ такого разговора взяла она меня къ себѣ на колѣни, гладила ласково мою голову и тихо умоляла: — Адя, дѣтка, ты ребенокъ, у тебя душа чистая, и молитва твоя скорѣе до Бога дойдетъ. Адя! попроси Боженьку, чтобы панъ Лозинскій къ намъ пріѣхалъ. Попросишь? Помолись вечеромъ... И вечеромъ, стоя передъ строгимъ ликомъ Спаса Нерукотвореннаго, я крѣпко прижимала сложенныя ладошки, не зная, какъ молиться о разбойникѣ. Я знала „Отче нашъ**, и „Богородицу**, и первую дѣтскую молитву: „Пошли Господи здоровья папѣ, мамѣ, братцамъ, сестрицамъ и мнѣ,