Lѣto gospodne : prazdniki

143 чахоткой! Очень высокаго роста былъ, — „долгій". Вотъ и вышли „коротки дни“. Еще — курчавый и желтозубый Цыганъ, въ поддевкѣ и съ длинной серебреной цѣпочкой съ полтинничками и съ бубенцами. Пашенька дуетъ на него и все говоритъ — цыцъ! Онъ показываетъ ей серебреный крестъ на шеѣ и все кланяется, — боится и онъ, должно быть. Трифонычъ, скорнякъ Василь-Василичъ, который говоритъ такъ, словно читаетъ книжку. Потомъ, во весь сундукъ, пѣвчій Ломшаковъ. Онъ тяжело сопитъ и дремлетъ, лицо у него огромное и желтое отъ водянки. Еще, разные. Но послѣ солдата интереснѣй всего — Подбитый Баринъ. Онъ стоитъ у окна, глядитъ на сугробы и все насвистываетъ. Кажется, будто онъ. одинъ въ комнатѣ. А то поглядитъ на насъ и сдѣлаетъ такъ губами, словно у него болитъ зубъ. Горкинъ сегодня — какъ-будто гость: на немъ сѣренькій пиджачокъ отца, брюки навыпускъ, а на шеѣ голубенькій платочекъ. А то всегда въ поддевкѣ. Входитъ отецъ, нарядный, пахнетъ отъ него духами. На пальцѣ брилліантовое кольцо. Совсѣмъ молодой, веселый. Всѣ поднимаются. — Съ праздникомъ Рождества Христова, милые гости, — говоритъ онъ привѣтливо, — прошу откушать, будьте какъ дома. Всѣ гудятъ: „съ праздничкомъ! дай вамъ Господь здоровьица!" Отецъ подходитъ къ лежанкѣ, на которой стоятъ закуски, и наливаетъ рюмку икемчика. Василь-Василичъ наливаетъ изъ графиновъ. Баринъ быстро третъ руки, словно трещитъ лучиной, вертитъ меня за плечи и спрашиваетъ, сколько мнѣ лѣтъ. — Ну, а семью-семь? Врешь, не тридцать семь, а ... сорокъ семь! Гмъ .. . Отецъ чокается со всѣми, отпиваетъ и извиняется, что ѣдетъ на обѣдъ къ городскому головѣ, а за себя