Lѣto gospodne : prazdniki

142 знаменитый человѣкъ Махоровъ, выставивъ ногу-деревяшку, похожую на толстую бутылку или кеглю. На немъ зеленоватый мундиръ съ золотыми галунами, и по всей груди золотые и серебреные крестики и медали. Высокимъ сѣдымъ хохломъ онъ мнѣ напоминаетъ нашего Царя-Освободителя. Онъ недавно былъ на войнѣ добровольцемъ, и принесъ намъ саблю, фески и туфельки, которыя пахнутъ туркой. Сидитъ онъ строгій и все покручиваетъ усы. На щекѣ у него бѣловатый шрамъ — „поцѣловала пулька подъ Севастополемъ". Всѣ его очень уважаютъ, и я тоже, словно икона онъ. Отецъ говоритъ, что у него на груди „иконостасъ, только бы свѣчки ставить." Съ нимъ Полугариха, банщица, знаменитая: ходила пѣшкомъ въ Старый Ерусалимъ. Она очень ужъ некрасивая, въ бородавкахъ, и пахнетъ отъ нея пробками; и еще кривая: „выхлестнули за вѣру турки". — „Вотъ когда страху-то навидалась!" — разсказываетъ она. — „Мы-то плачемъ, у Гроба-то Господня, а они съ ме-чами . .. да съ бе-чами , . . — хлёстъ-хлёстъ! И выстегнули. И батюшка-патріархъ съ нами, въ голосъ кричитъ, а они — хлёстъхлёстъ! Ждутъ демоны, — не сойдетъ огонь съ неба, всѣмъ намъ голову долой! Какъ палъ огонь съ небесъ, такъ всѣ ланпадки свѣчечки и загорѣлись. Какъ мы вскричимъ — „правильная наша вѣра!" — а они такъ зубами и заскрипѣли. А ничего не могутъ, такой законъ". Рядомъ съ ней простоволосая Пашенька-преблаженная, вся въ черномъ, худенькая и юркая. Была богатая, да сгорѣли у ней малютки дѣтки, и стала она блаженненькой. Сидитъ и шепчетъ. А то и вскрикнетъ: „соли посолонѣй, въ гробу будешь веселѣй!" Такъ всѣ и испугаются. У насъ боятся, какъ бы она чего не насказала. Сказала на именинахъ у Кашиныхъ, на Александра Невскаго, 23 ноября: — „долги ночи —коротки дни“, а Вася ихній и померъ черезъ недѣлю въ Крыму,