Lѣto gospodne : prazdniki

15 нравится новое слово „цѣлому-дріе“, — будто звонъ слышится? Другія это слова, не наши: Божьи это слова. Их-фимоны, стояніе... Какъ-будто та жизнь подходитъ, небесная, гдѣ уже не мы, а души. Тамъ прабабушка Устинья, которая сорокъ лѣтъ не вкушала мяса и день и ночь молилась съ кожанымъ ремешкомъ по священной книгѣ. Тамъ и удивительный Мартынъплотникъ, и маляръ Прокофій, котораго хоронили на Крещенье въ такой морозъ, что онъ не оттаетъ до самаго Страшнаго Суда. И умершій недавно отъ скарлатины Васька, который на Рождествѣ Христа славилъ, и кривой сапожникъ Зола, пѣвшій стишокъ про Ирода,много-много. И всѣ мы туда приставимся, даже во всякій часъ! Потому и стояніе, и ефимоны, и благовѣстъ печальный — по-мни — по-мни ... И кругомъ уже все —такое. Сѣрое небо, скучное. Оно стало, какъ-будто, ниже, и все притихло: и дома стали ниже и притихли, и люди загрустили, идутъ, наклонивши голову, всѣ въ грѣхахъ. Даже веселый снѣгъ, вчера еще такъ хрустѣвшій, вдругъ почернѣлъ и мякнетъ, сталъ какъ толченые орѣхи, халва-халвой,—■ совсѣмъ его развезло на площади. Будто и снѣгъ сталъ грѣшный. По-другому каркаютъ вороны, словно ихъ что-то душитъ. Грѣхи душатъ? Вонъ, на березѣ за заборомъ, такъ изгибаетъ шею, будто гусакъ клюется. — Горкинъ, а вороны приставятся на Страшномъ Судѣ? Онъ говоритъ — это неизвѣстно. А какъ же на картинкѣ, гдѣ Страшный Судъ..? Тамъ и звѣри, и птицы, и крокодилы, и разные киты-рыбы несутъ въ зубахъ голыхъ человѣковъ, а Господь сидитъ у золотыхъ вѣсовъ, со всѣми ангелами, и зеленые злые духи съ вилами держатъ записи всѣхъ грѣховъ. Эта картинка виситъ у Горкина на стѣнѣ съ иконками. — Пожалуй что и вся тварь воскреснетъ... — задумчиво говоритъ Горкинъ. — А за что же судить! Она