Lѣto gospodne : prazdniki

171 Крещенскій вечеръ. Наши уѣхали въ театры. Отецъ ведетъ меня къ Горкину, а самъ торопится на горы поглядѣть, какъ тамъ Василь-Василичъ. Горкинъ напился малинки, и лежитъ укутанный, подъ шубой. Я читаю ему Евангеліе, какъ крестился Господь во Іорданѣ. Прочиталъ — онъ и говоритъ: — Хорошо мнѣ, косатикъ.. . будто и я со Христомъ крестился, всѣ жилки разымаются. Выростешь, тоже въ ердани окунайся.' Я обѣщаю окунаться. Спрашиваю, какъ Василь-Василичъ исхитрился, что-то про гусиное сало говорили. — Да вотъ, у лакея нѣмцева вызналъ, что свинымъ саломъ тотъ натирается, и надумалъ: натрусь гусинымъ I А гусинымъ уши натри — нипочемъ не отморозишь. Вѣрнѣй свиного и оказалось. А солдатъ тѣломъ вытерпѣлъ, папашенька его въ сторожа взялъ, и пятеркой наградилъ. А Вася водочкой своей отогрѣлся, Господь проститъ... въ Зологическомъ саду на горахъ за выручкой стоитъ. А Ледовика чуть жива повезли. Хитрость-то на него же и оборотилась. Приходитъ скорнякъ и читаетъ намъ, какъ мучили св. Пантелеймона. Только началъ, а тутъ Василь Василича и привозятъ. Начудилъ на горахъ, два дилижана съ народомъ опрокинулъ и самъ на головѣ съ горы съѣхалъ, папашенька его домой прогнали. Василь-Василича укладываютъ на стружки, къ печкѣ, — зазябъ дорогой. Онъ что-то мычитъ, слышно только — „одо ... лѣлъ...“ Лицо у него малиновое. Горкинъ ему строго говоритъ: ,Ва-ся, я тебѣ говорю, усни!" И сразу затихъ, уснулъ. Скорнякъ читаетъ про Пантелеймона: „И повелѣлъ гордый скиптромъ и трономъ тиранъ Максимьянъ повѣсить мученика на древѣ и строгать когтями желѣзными, а бока опалять свѣщами горящими... святый же воззва ко Господу, и руки мучителей ослабѣли, ногти желѣзные выпали и'свѣщи по¬