Lѣto gospodne : prazdniki

21 Душе моя... ду-ше-е мо-я-ааа, . Возстани, что спи-иши, Ко-нецъ при-бли-жа...аа-ется .. . Господи, приближается... Мнѣ дѣлается страшно. И всѣмъ страшно. Скорбно вздыхаетъ батюшка, діаконъ опускается на колѣни, прикладываетъ къ груди руку и стоитъ такъ, склонившись, Оглядываюсь — и вижу отца. Онъ стоитъ у Распятія. И мнѣ уже не страшно: онъ здѣсь, со мной. И вдругъ, ужасная мысль: умретъ и онъ I.. Всѣ должны умереть, умретъ и онъ. И всѣ наши умрутъ, и Василь-Василичъ, и милый Горкинъ, и никакой жизни уже не будетъ. А на томъ свѣтѣ?... „Господи, сдѣлай такъ, чтобы мы всѣ умерли здѣсь сразу, а тамъ воскресли!” — молюсь я въ полъ и слышу, какъ отъ батюшки пахнетъ рѣдькой. И сразу мысли мои — въ другомъ. Думаю о грибномъ рынкѣ, куда я поѣду завтра, о нашихъ горахъ въ Зоологическомъ, которыя, пожалуй, теперь растаютъ, о чаѣ съ горячими баранками... На ухо шепчетъ Горкинъ: „Батыринъ поведетъ, слушай... „Господи Силъ1’... И я слушаю, какъ знаменитый теперь Батыринъ ведетъ октавой Го-споди Си.,.илъ Поми-луй на-а...а.,.асъ!... На душѣ легче. Ефимоны кончаются. Выходитъ на амвонъ батюшка, долго стоитъ и слушаетъ, какъ дьячокъ читаетъ и читаетъ. И вотъ, начинаетъ, воздыхающимъ голосомъ: • Господи и Владыко живота моего... Всѣ падаютъ трижды на колѣни и потомъ замираютъ, шепчутъ. Шепчу и я — ровно двѣнадцать разъ: Боже, очисти мя, грѣшнаго... И опять падаютъ. Кто-то сзади треплетъ меня по щекѣ. Я знаю, кто. Прижимаюсь спиной, и мнѣ ничего не страшно.