Na morskomъ beregu

— 71 сказала мнѣ еще разъ, что дача продана. Садовникъ поливалъ розы. Радостно я узналъ Антона. — Антонъ, это вы?!. Онъ не узналъ меня, приложилъ руку къ глазамъ, всмотрѣлся. — Э-э... Признаю. Жили тогда, съ мальчикомъ-то ходили. Какъ же, какъ же... Дачу-то продали ужъ... Я-то остался. — А что съ Димитраки? гдѣ онъ?.. Вспомнили про черепахъ, про „ки-ки-ри-ки“. - Третій ужъ годъ, какъ померъ. Это ужъ послѣ его смерти все распланировали, дачу поставили. Я спросилъ, не знаетъ ли Антонъ чего о послѣднихъ дняхъ Димитраки. — Самъ-то не видалъ, ѣздилъ въ Одессу за кустами. А слыхалъ такъ. Зимой было, ужъ къ веснѣ. Шли рабочіе по шосе, турки... Зашли съ дороги къ нему въ нору, толкнулись огоньку попросить, а ужъ онъ готовъ. Лежитъ на постели, мертвый. Одинъ померъ. И не видалъ никто, болѣлъ ли. Въ городѣ-то его давно не видать было, и знакомыхъ-то не было... Кто къ нему, въ дыру-то, ходилъ? Никто. Похоронили... Муру-то всю его, лодчонки тамъ, продали, на поминъ души. Хоронили ничего... честь-честью, тоже, православный. Вотъ что узналъ я. Печально. Померъ, одинъ. Можетъ быть, черепаха была?.. Спала въ уголку, — вѣдь зимой было дѣло. Недолго я пожилъ тамъ. Скучно было. Написалъ Жоржику, но не получилъ отвѣта. Перемѣнили адресъ? Но я увѣренъ, что встрѣчу ихъ. Быть можетъ, и они ищутъ меня. Велика земля, много на ней дорогъ, и не всегда скрещиваются онѣ. Мы затерялись... пока. Частенько спрашиваю себя... Гдѣ теперь Жоржикъ? Живъ ли? Какой онъ сталъ? Такъ же ли чутко его сердце? Или съ годами все мягкое, чуткое ушло, развѣяно вѣтромъ жизни, какъ нѣжный весенній цвѣтъ? Не хочется думать, повѣрить въ это. Нѣтъ, онъ не измѣнился. Крѣпче стала его рука, глубже глядятъ глаза, а сердце попрежнему горячо и чутко.