Otčій domъ : Semeйnaя hronika. Kn. 4-5

181 — Ерунда! И точно проснулся отъ собственнаго глухого голоса и подозрительно оглядѣлся по сторонамъ... Въ дальнемъ углу, въ полусумракѣ, онъ увидалъ жандарма и какого-то человѣчка, которые, сидя за пивомъ, тихо разговаривали, склоняясь другъ къ другу. Дмитрій ощупалъ карманъ (онъ всегда ходилъ съ револьверомъ), расплатился и, докуривъ папиросу, медленно и независимо вышелъ изъ трактира. Подозрительно! Дмитрій умышленно колесилъ, какъ заяцъ, заметающій свои слѣды, по улицамъ и проулочкамъ и незамѣтно для себя очутился на краю города, вблизи бабушкинаго дома. Подходя сюда, Дмитрій думалъ о томъ, что надо поскорѣе покинуть Алатырь, а когда поднялъ глаза отъ земли и увидалъ родной домъ, то домъ этотъ и подсказалъ ему, что надо пойти къ матери, уговорить ее бросить деревню, простится съ ней и... — И кончено! Тихо насвистывая механически вырвавшуюся студенческую пѣсенку, Дмитрій пошелъ дальше... Всю ночь не спалъ. Рвалъ и жегъ какія-то письма и бумажки. Ходилъ по комнатѣ и курилъ папиросу за папиросой, смотрѣлъ въ лунную ночь, слушалъ грустные гудки пароходовъ и отбивающій часы колоколъ на соборной колокольнѣ. Рано утромъ, разсчитавшись съ прислугой за номеръ, взялъ свой ручной чемоданчикъ и альпійскую палку, вывезенную- изъ-за границы, и пошелъ въ отчій домъ... По пути подсаживался на мужицкія телѣги. Если не было попутчиковъ шелъ пѣшкомъ... Долго сидѣлъ въ сосновомъ бору, около родника и часовенки, на той самой лавочкѣ, на которой не такъ давно сидѣла его мать, проѣздомъ въ Никудышевку, и вспоминалъ свое дѣтство... Былъ тутъ когда-то образъ Божьей Матери, но теперь — дощечка, на которой чуть-