Pčela

заслуживали той чести, какую ему делали его случайные товарищи... Но, да простить ему Боги! Напредъ маршъ! скомандовали Б —въ. Перекрестились солдаты и бодро пошли впередъ. Не доходя шаговъ 300 до турецкихъ аванпостовъ, одинъ за другими разсыпаны были въ ц'Епь первые два полувзвода и... дело началось. На непр!ятельской стороне мгновенно все пришло въ движете, въ воздухе пронеслись пронзительные звуки турецкихъ трубъ и, вместе съ этими звуками, точно приветствуя восходи солнца, грянулъ пушечный выстрели. Граната, со свистомъ и шипешемъ пролетавши надъ головами, тяжело упала гд'Ь-то невдалеке. Скоро всю долину заволокло пороховымъ дымомъ. Нашихъ охотниковъ не было видно, они засели въ ровикахъ, въ кустарнике и кукурузе и только по дрожанью колосьевъ и ветвей, да по дымкамъ отъ выстреловъ можно было определить ихъ месторасположеше. Несколько человекъ стояли прямо, не пользуясь закрытиями; это были pyccKie офицеры. Некоторые изъ нихъ держали бинокли, друпе. разсматривали впереди лежащую местность просто приложивъ зонтикомъ обе руки къ козырьку. На голове одного изъ офицеровъ была русская офицерская фуражка съ краснымъ околышемъ. Бой разгорался, перестрелка становилась оживленней, гранаты чаще и чаще стали свистеть въ воздухе и ложиться очень близко, очевидно турки пристрелялись. Приходилось плохо. Но держатся еще охотники, еще не устали руки, есть еще патроны. Аллахъ, аллахъ! —кричать турки. Живю, живю, Cp6in!— отвГчаютъ охотники подъ акомпаниментъ выстреловъ и заунывнаго гудешя летающихъ нуль. Одинъ изъ мальчиковъ-добровольцевъ, юнкеръ С. бегалъ по цепи и ободрялъ сербовъ, указывая, куда и какъ надо стрелять. Вчерашнихъ тревожныхъ думъ и следа не осталось; теперь глаза его горели какимъ то особеннымъ огнемъ, вся фигура дышала отвагой; тоска сменилась темъ страшнымъ нервными напряжешемъ, которое овладеваетъ человйкомъ во время боя. Онъ смело разгуливали по цГпи, совершенно забывъ о томи; что какая-нибудь шальная пуля сразу могла покончить его существоваше. Онъ видёлъ впереди себя густой дымъ, изъ котораго безпрестанно въ разныхъ пунктахъ сверкали огни, за дымомъ непр!ятелей-турокъ, которымъ онъ желалъ всякой погибели. Вонъ тамъ, впереди, заприметилъ онъ красиваго молодаго турка; очевидно, это быль офицеръ, потому что онъ делалъ распоряжешя въ цепи. Его-то захотелось С. убить во что-бы то на стало. Войницы, юнацы, —кричитъ С., —ради Бога вонъ того офицера застрелите. Несколько выстреловъ сделано было по указанному направлешю, но турецшй офицеръ все еще былъ живъ. Тогда С. беретъ у ближайшаго солдата ружье и начинаетъ целить. Губы его сжаты, глаза сверкаютъ, въ рукахъ нималейшаго дрожашя; долго онъ целить и на* конецъ раздается выстрели. Турецкш офицеръ упалъ и радости С., казалось, не будетъ конца. Какое, въ самомъ деле, счаспе убить ненавистна™ турецкаго офицера собственноручно! Ведь это подвигъ и действительно, съ этой минуты Р. самъ себя сталъ сознавать героемъ и, конечно, сделалъ бы чудеса храбрости, если бы дело дошло до рукопашной. Аллахъ, аллахъ, —кричатъ турки. Живю, живю, —отвёчаетъ имъ С. пронзительнымъ детскимъ голосомъ. И вдругъ... замелькали у него передъ глазами каше-то круги, не то огненные, не то зеленые, хватился онъ рукой за левый бокъ и упалъ навзничь... Живю, Cep6in! —лепечетъ еще онъ хриплымъ, шипящимъ голосомъ, но уже, очевидно, безъ малейшаго сознашя.... Цепь наша поредела; мало уже осталось добровольцевъ, а отъ всей вообще роты охотниковъ и половины людей не осталось. Еще есть патроны и еще держатся оставппеся въ живыхъ охотники, но только уже благодаря от-

чаяннымъ усильями русскихъ офицеровъ. Чаще и чаще стало слышаться между солдатами тоскливо-жалобное обращеше къ офицерами: „молимъ васъ... молимъ васъ, натракъ треба!“ Два сербскихъ баталюна, П-цшй и Ч-скш, составлявщихъ ближайшее подкрГплеше для роты охотниковъ, стояли въ бездействии и не знали, на что решиться, потому что единственные ихъ офицеры, Г —въ и М—съ, отсутствовали: Г —въ былъ впереди съ охотниками, а капитанъ* М —съ еще въ начале дела шальною пулею былъ раненъ въ ногу и унесенъ на перевязочный пунктъ. А вотъ и друпе офицеры стали выбывать изъ строя. Изъ роты охотниковъ понесли капитана 0— ва, раненаго въ ногу, и капитана ITT —бе, раненаго въ шею разрывною пулею Наповалъ убиты были поручикъ Л— въ, унтеръ-офицеръ Семеновъ и мнопе друпе унтеръ-офицеры и рядовые.... двое сербскихъ офицеровъ погибло. Жутко стало, горькое чувство охватываетъ оставшуюся горсть охотниковъ, —надо отступать, не сделавъ ничего, кроме громадныхъ потерь. Изъ резервовъ, отъ ставки главнокомандующаго, все громче звучитъ труба и назойливо выкрикиваетъ тяжелое, подлое слово: „отступать, отступать!“ Но куда девались виновники этой иллюминащи маюръ Б —въ и капитанъ Б—ти? Куда изчезъ поручикъ В — ift, тотъ самый господинъ, что былъ въ русской офицерской фуражке съ краснымъ околышомъ? А куда?!. Последшй, напримеръ, вдругъ почувствовали необыкновенную привязанность и, такъ сказать, дружескую нежность къ раненому въ ногу капитану 0 —ву, съ которымъ онъ до вчерашняго вечера и знакомь даже не былъ; а почувствовавши эту нежность, онъ натурально, долженъ былъ самолично отвести o—-ва на перевязочныйпунктъ; почему онъ не возвратился назадъ, на место битвы, осталось покрытыми мракомъ неизвестности. Что касается до капитана Б— ти, то они очутился у ставки главнокомандующаго ви качестве посланнаго за подкреплешями. Но когда главнокомандующий въ подкреплешяхъ отказали, то Б—ти отправился на перевязочный пунктъ и заявили, что они контуженн вн голову, вследCTBie чего чувствуетн ужасную боль въ голове; въ доказательство своей контузш онъ показали простреленную шапку. Одно только замечательно, что когда стали разсматривать эту шапку, то она оказалась простреленною самыми странными образомъ.... Бригадный командиръи предводитель роты охотниковъ, маюръ Б —въ, просто исчезъ не известно куда. На разспросы о немъ солдаты отвечали, что они сели на коня и ускакали дплать распоряжешя. Медленно стали отступать измученные люди и на двадцать турецкихъ выстреловъ едва раздавался одинъ нашъ. Съ криками: аллахъ, аллахъ, —турки выскочили изъ шанцевъ и начали насъ преследовать; еще одна минута и мы должны бы были бежать, какъ говорится, во все лопатки. Въ эту минуту со стороны нашихъ резервовъ показался всадники. Это былъ сербскш капитанъ С —ни. Громовыми голосомъ и размахивая саблею онъ закричали по сербски: „pyccKie баталюны впереди, три баталюна съ лГваго, а три баталюна въ обходъ съ праваго фланга, маршъ!“ „Ура, живю!“ Услыхавши такую неожиданную вещь, турки остановились и завопили: „русъ, русъ!" Остановились и наши охотники и завязали учащенную перестрелку. Какъ нарочно, за две минуты передъ этими обстоятельствомъ изъ цепи охотниковъ прибежали къ своему баталюну поручикъ Г —въ и хотели повести его впередъ. Онъ уже скомандовалъ: „на предъ маршъ", но какъ рази въ это время явился, точно изъ земли выросъ, маюръ Б —въ. Поручикъ Г—въ, я вамъ приказываю остаться съ баталюномъ на месте. Я плевать хотели на ваше приказаше. —Вы будете разстреляны за ослушаше... въ военное время. Вы, маюръ, прежде меня будете разстрЬлявы за трусость, убирайтесь къ черту. Барабанщики и гарнисты, играй атаку! На предъ маршъ!

Только что успелъ сербсшй капитанъ С —нъ прокричать свое громовое: „pyccnie баталюны впереди!" —тотчасъ-же, какъ бы по его команде, Ч—сшй баталюнъ ударили атаку и стройно, съ поручикомъ Г—вымъ во главе, пошелъ впередъ. Ч —скш баталюнъ слыли самыми храбрыми и, охотно идя впередъ за своими очень любимыми командиромъ, въ эти минуты решительно поддержали свою репутацпо. Уже скрылись турки за шанцами, уже оставалось Ч —му баталюну пройти до него не более 30 —40 шаговъ, еще несколько секундъ и турецшя шанцы были бы взяты. Но... въ эту минуту Г —въ упалъ; пуля прошла въ грудь на вылети. Дрогнули Ч— цы и безъ командира не решились броситься на шанецъ 111. Позади, саженяхъ во ста отъ первой лиши, около колодца, теснится толпа окровавленныхъ людей. Большая часть изъ нихъ раненые. Здесь перевязочный пунктъ. Доктора и фельдшера суетятся, изъ палатки доносятся страшные, раздираюпце душу крики, тамъ делаютъ ампутащю. Въ воздухе стоить смешанный стонъ и слышится запахъ крови и пороха. Въ сторонке, подъ буковыми деревомъ, лежать раненые офицеры. Капитанъ М— съ, раненый въ колено, страдаетъ, кажется, больше всехъ; въ последствш ему отняли ногу выше колена и, такими образомъ, изъ академиста одной изъ петербургскихъ военныхъ академш, изъ молодаго человека съ хорошею будущностью, сделали инвалида и калеку на всю жизнь. Грустное обстоятельство! Рядомъ съ нимъ, широко разметавшись на кучке соломы, лежитъ раненый въ грудь на вылетъ Г— въ, тотъ самый, который съ своими баталюномъ отбилъ турокъ. Грудь его раскрыта и на правой ея стороне видно маленькое черное отверспе, изъ котораго струится кровь. Никому и въ голову не приходило, что онъ можетъ остаться живъ и даже выздороветь, а между теми это факта, не смотря на то, что сделаны уже были известныя грустный распоряжения и ждали только последняго вздоха. Далее, на самомъ краю, на соломе лежитъ юнкеръ-мальчикъ С. У него уже началась предсмертная агошя. Мутные глаза дико блуждаютъ по угрюмыми лицами окружающихъ; почерневппя губы шепчутъ что то и страшно становится отъ этого непонятнаго шопота; одно лишь слово ясно слышится: „воды, воды!" Ведь раненыхъ мучитъ страшная жажда. Десятокъ солдата бросается за водой. „Воды"!—молить умирающй, а у колодца толпа раненыхъ людей, надо ждать очереди. Стоны делаются слабее и слабее, вотъ они почти совсемъ замолкли, бедный мальчики почти неподвиженъ и только губы силятся сказать: „пить, о, ради Бога, дайте пить!" Но, еще одна минута, и все смолкло. Изъ груди вырывается стонъ, последшй, хриплый, страшный стонъ, тйло вздрогнуло и все кончено. Сломя голову бежитъ солдатики съ флягой мутной воды. Поздно! Заходящее солнце бросаетъ последше лучи на сосйдшя горы, все озарено красноватыми, какъ бы кровавыми светомъ. Грустно и медленно бредутъ кучки измученныхъ людей. На. ружьяхъ все еще подносятъ убитыхъ и горькая дума видна на угрюмыхълицахъносилыциковъ. Солнце накопецъ село. Ночь закрыла и эти черныя группы людей, идущихъ хоронить мертвецовъ и белую палатку перевязочнаго пункта и всю эту тяжкую картину смерти и разрушешя... Да, много сгинуло людей въ этотъ день. Все это были честные и храбрые тонеры великаго славянскаго вопроса, все это были герои славянской створы. Много сгинуло людей и въ друпе дни, во время сражешй съ турками. Но то совсемъ иное; то выходило изъ неизбйж наго и законнаго порядка вещей, тому и быт;, такъ надлежало. А тутъ... умереть такъ беззаконно, такъ не производительно, умереть или на веки остаться искалеченными на иллюми-

262

ПЧЕЛА.