Vъѣzdъ vъ Parižъ

54 Когда же Оно откроется, Св. Евангеліе Россіи, — и все прочтется?... Не сонъ мой это, а осталось во мнѣ отъ жизниЭто — живое слово, простого человѣка, деревенскаго слесаря-пьянчужки. Запало оно мнѣ въ душѵ — и вотъ, на чужой сторонѣ, открылось: — „Про нашу Россію теперь... въ Евангеліе писать надо, какъ Страсти Христовы! Все записать, чтобы навѣки помнили... и читать въ церкви, благословись!./ Это было не такъ давно, въ побитой до-тла Россіи. ГОРОДЪ - ПРИЗРАКЪ „Городъ чудный, городъ древній...® Ѳ. Глинка. Городъ-призракъ. Онъ явился моей душѣ; нетлѣнный, предсталъ на небѣ. Ибо земля — чужая. Я лежалъ на пескѣ, въ лѣсной тишинѣ залива. Смотрѣлъ на небо. Смотрѣлъ, защурясь, какъ сіяютъ на солнцѣ кусты золотого терна и золотого дрока. Бѣлое, синь да золото. Хмурыя сосны въ небѣ. Приливъ былъ въ силѣ. Плавная его зыбь плескала. Подъ шепчущій плескъ дремалось... Облака наплывали съ океана, невиднаго за лѣсомъ; ихъ рыхлыя снѣговыя груды громоздились за соснами, валились на ихъ вершины, пучились и клубились пышно. Быстро мѣнялось въ небѣ. Вотъ—выдвинулась гора, склонилась. За нею — городъ: холмы и башни. А вотъ, купола за куполами, одинъ надъ другимъ, рядами, какъ на гравюрахъ старыхъ „Святаго Града“: храмы надъ храмами, въ сѣрыхъ стѣнахъ изъ камня. Стаяло — и опять всклубилось. И вотъ, выпучился надъ всѣми куполъ, поширился, — ия уловилъ въ мгновенье: великая шапка витязя, шлемъ, — и шишакъ на немъ. Блеснуло въ глазахъ» по памяти: вотъ онъ, нашъ Храмъ московскій! Христа Спасителя. Держался одно мгновенье,—и вытянулся языкъ по небу.