Zarя russkoй ženšinы : эtюdы

94 крайностяхъ могучаго, вѣщаго существованія; или послѣдовательный ангелъ добра, или послѣдовательный демонъ зла. Или „мудра11, или „хитра", или свята, или волшебна. Или святая Ольга — Елена, „Ольга Россійская, и іи Ольга-Прекраса, Елена-Лыбедь, славянская Валькирія, ополченная силою гнѣвной красоты къ безпощадному разрушенію. И въ томъ, и въ другомъ полюсѣ своего широчайшаго существа она одинаково мила „славянской душѣ11 — этому чуду человѣческой природы, въ которомъ буря анархіи неразлучно сопряжена съ страстною жаждою стройности и порядка, а каждое упорядоченіе влечетъ за собою тоску по анархическому хаосу. Тысяча лѣтъ, отдѣлающая насъ отъ вѣка Ольги, провела русскую женщину сквозь такую сложную эволюцію, что намъ трудно судить современницъ княгини. Наша точка зрѣнія, какъ бы мы ни старались ее опростить въ исторической перспективѣ, всетаки, будетъ слишкомъ удалена отъ той, съ которой строила свои представленія о женщинѣ славочудь IX—X вѣковъ, пріявшая имя Руси. Несомнѣнно, однако, что дошедшее до насъ культурное творчество этой Руси,— былина, сказка, лѣтопись, юридическіе памятники, — отражаетъ въ себѣ признаніе женщины вообще, дѣвушки въ особенности, высшею интеллектуальною силою первобытнаго общества (К. Аксаковъ). Это признаніе пропитываетъ насквозь нашъ древнѣйшій эпосъ и, на границѣ миѳа и были, легенды и исторіи, находитъ свой вѣчный символъ: отливается въ могущественную фигуру княгини Ольги. „И рѣша боляре и старци: „аще ,бы лихъ законъ Греческій, то не бы баба твоя прияла, яже бѣ мудрѣйши всѣхъ человѣкъ11. Христіанство на Руси возникло и окрѣпло раньше Ольги. Но глубоко символично то, что именно Ольгою приведена на Русь потребность въ христіанствѣ. Ольга такъ полно выражаетъ собою законченность самобыт¬