Zarя russkoй ženšinы : эtюdы

95 ной вѣще—богатырской женской эволюціи, что дальше этому типу въ язычествѣ дѣлать было нечего: достигъ предѣльной точки, и достигнутая точка была безсильна его удовлетворить и на себѣ удержать. Ольгинъ вѣкъ, съ изумленіемъ и, вѣроятно, съ огорченіемъ, узрѣлъ скромный новый чинъ, въ которомъ великая повелительница Руси отошла въ потусторонній міръ. „Несоша и погребоша ю на мѣстѣ; и бѣ заповѣдала Ольга не творити трызны над собою, бѣ бо имущи презвітеръ, сей похорони блаженую Ольгу". Собственно говоря, погребальный обрядъ, спѣтый одинокимъ пресвитеромъ надъ Ольгою, былъ уже крестильнымъ для Руси. Ибо, разъ вѣкъ призналъ, что въ Ольгѣ выразилась его высшая мудрость, то могъ ли онъ серьезно сопротивляться теченію, плыть по которому эта высшая мудрость направляла его изъ подъ своего холмика съ крестомъ? Вѣдь уже при Ольгѣ, „аще кто хотяше креститися, не браняху, но ругахуся тому": не запрещали, а только посмѣивались надъ тѣми. Затѣмъ два десятилѣтія проходятъ въ блѣдной религіозной смутѣ. Былъ какой то единичный погромъ христіанъ-варяговъ (983), была, какъ будто, попытка Владиміра реформировать язычество, создавъ въ немъ храмовность и жречество. Но попытки задержать духовный ходъ вѣка, какъ всегда, оказались безсильными. Ольгины зерна, посѣвъ „мудрѣйшей изъ человѣкъ", взошли и разрослись такъ тучно и въ такомъ сторичномъ множествѣ, что имъ не могло уже быть серьезнаго противодѣйствія. Такъ что, когда Владиміръ надумался офиціально объявить свое княжество христіанскимъ, не ему пришлось убѣждать своихъ боляръ и старцевъ авторитетомъ Ольги, а боляре и старцы о ней напомнили князю. Вопросъ, значитъ, былъ уже рѣшенъ инстинктомъ и разумомъ общества: Ольга и посмертно, какъ всегда при жизни, оказалась вѣщимъ голосомъ своего вѣка. Языческій строй былъ изжитъ, христіанскій строй цол-