Zarя russkoй ženšinы : эtюdы

79 праздника; она сама взялась за серпъ; но вдругъ была поражена внезапнымъ ударомъ. (Котляревскій). 18. Въ частномъ русскомъ быту образъ властной матерой вдовы, домовладычицы, докатился почти нетронутымъ культурою даже до XIX вѣка, когда Островскій нашелъ его, въ лицѣ пресловутой Кабанихи, еще современнымъ для „темнаго царства“ (въ „Грозѣ**). Многіе писатели славянофильско-романтическаго толка старались этотъ типъ идеализировать, красиво выставляя на первый планъ его положительныя черты и затушевывая отрицательныя (Аксаковы, Лесковъ, Кохановская, Максимовъ, Мельниковъ-Печерскій и др.). Однако, всѣ эти поправки къ Кабанихѣ были покушеніями съ негодными средствами. Кабанихою русская матерая вдова убита и похоронена въ общественномъ мнѣніи. Въ ретроспективной оглядкѣ, типъ имѣетъ свои достоинства и заслуги; для живой современности, онъ тяжелъ невыносимо. И это не новый процессъ. Деспотическая власть матери вдовы, ревнивая къ проявленіямъ самостоятельности покорствовавшихъ ей чадъ и домочадцевъ, уже въ самомъ раннемъ періодѣ народной словесности (вообще то глубоко къ ней почтительной) вызывала, на ряду съ благоговѣніемъ, рѣзкіе протесты. Въ смѣшеніи обоихъ настроеній, выразителенъ примѣръ матери св. угодника Ѳеодосія Печерскаго: жестокія истязанія, которыя претерпѣвалъ восторженный юноша отъ своей родительницы за пристрастіе къ монашеству, являютъ намъ полноту правъ .материнскаго распорядительства свободою и благополучіемъ потомства въ формѣ, по истинѣ ужасающей. Того выразительнѣе характеристика вдовьей власти надъ взрослымъ сыномъ въ архангельской „старинкѣ'