Bogomolьe

23 сочкамъ... и много крещенаго народу. „Красавица-зорь ка въ небѣ загорѣлась, изъ большого лѣса со-лнышко выходитъ .. ." „Ну, тащися, сивка!..“ — Ну, и затѣйникъ ты... — говоритъ Антипушка, — за-тѣй-никъ!. . Съ тобой намъ не скушно итти будетъ. — Горкинъ говоритъ... — молитвы всякія пѣть будемъ! — говорю я. — Такъ заведено ужъ, молитвы пѣть... конпаніей, правда? А Преподобный будетъ радъ, что и „Кривая" съ нами, а? Ему будетъ пріятно, а?.. — Ничего. Онъ тоже, поди, съ лошадками хозяйствовалъ. Онъ и медвѣдю радовался, медвѣдь къ нему хаживалъ... онъ ему хлѣбца корочку выносилъ. Придетъ, встанетъ къ сторонкѣ, подъ елку .. и дожидается — покорми-и-и! Покормитъ. Вотъ и ко мнѣ, крыса ходитъ, не боится. Я и „Ваську" обучилъ, не трогаетъ. Въ овесъ его положу, а ей свистну. Она выйдетъ съподъ полу, а онъ только ухи торчкомъ, жесткій станетъ весь, подрагиваетъ, а ничего. А крыса тоже, на лапки встаетъ, нюхается. И пойдетъ овесъ собирать. Лаской и звѣря возьмешь, довѣрится. Зоветъ Горкинъ: — Скорѣй, папашенька подъ сараемъ, повозку выбираемъ! Мелькаетъ бѣлый пиджакъ отца. Подъ навѣсомъ, гдѣ сложены сани и стоятъ всякія телѣги, отецъ выбираетъ съ Горкинымъ, что намъ дать. Онъ совѣтуетъ легкій тарантасикъ, но Горкинъ настаиваетъ, что въ телѣжкѣ куда спокойнѣй, можно и полежать, и бесѣдочку заплести отъ солнышка, натыкать березокъ-елокъ,и указываетъ легонькую совсѣмъ телѣжку, — „какъ перышко!"