Elanь : razskazы

98 похожа на мою. Федя, надо вамъ сказать, очень часто, отъ нечего дѣлать, шутя, поддѣлывалъ мое факсимиле. Текстъ письма былъ самый омерзительный. Смѣсь низкаго писарского остроумія, грязныхъ намековъ и нецензурныхъ словъ. Все это въ духѣ отвратительнаго издѣвательства надъ Инной, надъ нашими чувствами и надъ всей ея семьей. Но подпись, подпись была совершенно моя. А, кромѣ того, все письмо насквозь было основано на тѣхъ фактахъ и словечкахъ, которые, при всей ихъ дѣтской чистотѣ и невинности, были извѣстны лишь Иннѣ и мнѣ, вплоть до чиселъ и дней. Зачѣмъ онъ это сдѣлалъ — понять не могу. Просто изъ дикаго желанія сдѣлать человѣку безпричинную пакость. Въ ту то пору мнѣ и показали на дверь. Кого я могъ тогда винить? Федя же оказался совсѣмъ негодяемъ, давнимъ преступникомъ, спеціалистомъ по шантажамъ и подлогамъ. Онъ успѣлъ попасть въ руки правосудія, сначала въ Одессѣ, а потомъ, недавно, въ Кіевѣ. Всѣ его бумаги перешли къ судебному слѣдователю. Среди нихъ сохранились не только Иннины записочки, но и Федькины дневники. Это странно, но давно извѣстно: профессіональные преступники весьма часто ведутъ свои дневники-мемуары, которые потомъ ихъ же уличаютъ. Это своего рода болѣзнь, въ родѣ маніи величія. Слѣдователь, другъ семьи, изъялъ изъ слѣдствія все, что касалось Инны, ибо, въ остальномъ матеріалѣ нашлось достаточно данныхъ, чтобы закатать Федьку на три года въ тюрьму. Однако, изъ его дневниковъ можно было съ ясностью установить его авторство въ псевдонимномъ письмѣ, подписанномъ моимъ именемъ. Обо всемъ этомъ разсказала мнѣ Инна. Я слушалъ ее, сгорбившись на скамейкѣ, а она участливо вытирала мнѣ платкомъ слезы, катившіяся по моему лицу, я же цѣловалъ ея руки. — А вотъ, теперь — продолжала она — я невѣста Ивана Кирилловича, этого самаго слѣдователя. Я не скрою, я любила васъ немного, но три года, цѣлыхъ три года