Elanь : razskazы

67 стые синіе, растрепанные волосы были небрежно завязаны узломъ на затылкѣ. Совсѣмъ необыкновенная женщина! Хозяева мои спѣли еще три пѣсни, такія же широкія, монотонныя и мощныя. Въ нихъ слышался тактъ галерныхъ веселъ и ритмъ морскихъ волнъ, и гудѣніе вѣтра въ корабельныхъ снастяхъ. Отъ этого протяжнаго и громкаго пѣнія я сталъ испытывать нѣчто въ родѣ морской качки. Голова у меня слегка кружилась, и устало смежались глаза. Потомъ сдѣлали маленькій перерывъ. Опять чокались и пили за Россію и за Югославію, и за славянство, и за искусство, крѣпчайшее „црно вино". Пила и хозяйка... И вдругъ надо мной раздался и разлился, сразу наполнивъ всю комнату, сильный, густой, прекрасный по тембру голосъ. Я сначала подумалъ, что это запѣлъ баритономъ мужчина. Поднялъ голову. Нѣтъ. Пѣла та самая странная женщина въ черномъ капотѣ, которую я считалъ хозяйкой кабачка. Голосъ ея въ низкихъ нотахъ очень напоминалъ густой контральтовый віолончельный голосъ покойной Вари Паниной, а верхнія ноты звучали, какъ яростные клики Брунгильды, когда ее пѣла одна прославленная русская пѣвица (имени ея не называю, чтобы не поставить на одну доску великую артистку съ ничего не говорящимъ именемъ). Я спросилъ на ухо моего сосѣда: — Кто эта женщина? — Такъ, пѣвица, цыганка,— отвѣчалъ онъ небрежно. Я подумалъ: Плохо же въ Сербіи одѣваются пѣвицы! Но вскорѣ все это предразсудочное, условное, внѣшнее, смягчилось, растаяло, унеслось. Сила таланта плѣнила, очаровала насъ всѣхъ. Да и самой прежней некрасивой женщины нельзя было узнать. Она точно еще выросла. Ея черные глаза ожили, вышли изъ орбитъ, стали огромными и загорѣлись чернымъ пламенемъ. Бѣлки порозовѣли. Ноздри раздулись, какъ у нервной лошади. Сквозь желтизну щекъ проступилъ смуглый румянецъ. Нельзя сказать, что она похорошѣла. Она вдругъ 5*