Lѣto gospodne : prazdniki

148 чери ихъ, красавицы Варвары. И вотъ, молодой лакей подходитъ ко мнѣ и кладетъ мнѣ на плечо руку. „Вы страдаете отъ любви къ прекрасной, но гордой красавицѣ Глафирѣ? Это мнѣ доподлинно извѣстно. Я, говоритъ, самъ не сплю всѣ ночи и ужъ изсохъ". А онъ, правда, въ злой чахоткѣ былъ. — „Оставьте душѣ покой, а мнѣ скоро лежать на Ваганьковѣ. Идите домой и не возвращайтесь къ красавицѣ, которая . . . невольно губитъ своей красой всякаго приближающагося даже при благородномъ своемъ карактерѣ! . Онъ долго разсказываетъ. Горкинъ предлагаетъ: пошвырять, что ли, на Царя-Соломона, чего изъ притчи премудрости скажется?. . Но никто не отзывается. Отъ печки пышетъ, глаза слипаются. — Снесу-ка я тебя, пора, намаялся ... — говоритъ Горкинъ, кутаетъ меня въ тулупчикъ и несетъ сѣнями. Черезъ дверь сѣней я вижу мигающія звѣзды, колетъ морозомъ ноздри. Я въ постелькѣ. Все лица, лица ... тянутся ко мнѣ, одни, другія. .. смѣются, плачутъ. И засыпаю съ ними. Со мной, какъ-будто, — слышу я шелестъ сарафана, стукъ бусинокъ! — моя кормилка-Настя, шепчетъ: — „выкормышекъ мой, растешь...'1 Почему же она все плачетъ? .. Гдѣ они всѣ? Нѣтъ уже никого на свѣтѣ. А тогда, — о, какъ давно-давно! — въ той комнаткѣ съ лежанкой, думалъ ли я, что всѣ они ко мнѣ вернутся, черезъ много лѣтъ, изъ далей...совсѣмъ живыя, до голосовъ, до вздоховъ, до слезинокъ, — и я приникну къ нимъ и погрущу!.. КРУГЪ ЦАРЯ СОЛОМОНА Уѣхали въ театры, а меня не взяли: горлышко болитъ, да и совсѣмъ неинтересно. Я поплакалъ головой