Lѣto gospodne : prazdniki

149 въ подушку. Какое-то „Убійство Каверлея", — должно быть очень интересно, страшно. Потомъ погрызъ орѣш ковъ — ералашъ: американскіе, миндальные, грецкіе, шпанскіе, каленые . .. Всегда на Святкахъ ералашъ, на счастье. Каждому три горсти, — какіе попадутся. Запустишь руку, поерошишь, — американскихъ бы побольше, грецкихъ и миндальныхъ! А горсть-то маленькая, не захватишь, и всѣ торопятъ: „ты не выбирай!" Всегда ужъ: кто побольше — тому и счастье. Въ домѣ тихо, даже жутко слушать. Въ лампѣ огонекъ привернутъ — Святки, а, какъ-будто, будни. Въ залѣ елка, вяземскіе прянички совсѣмъ внизу, и бусинки изъ леденцовъ ... можно бы обсосать немножко, не замѣтятъ, — но тамъ темно. Дни теперь такіе... „Бродятъ они, какъ безъ причалу!" Горкинъ знаетъ изъ священныхъ книгъ. Темнымъ коридоромъ надо, и зеркала тамъ въ залѣ... Я всматриваюсь въ коридоръ: что-то бѣлѣетъ... печка? Маятникъ стучитъ въ передней, будто боится тоже: выходитъ словно — „что-то ... что-то ... что-то ...“ Въ кухню убѣжать? И въ кухнѣ тихо, куда-то провалились. Бисерный попугай глядитъ съ подушки на диванѣ, — будто не хохолокъ, а рожки?.. Дни такіе, а всѣ куда-то провалились. И лампу привернули, — будто и она боится. Солдатиковъ разставить? Что это... ручкой двери?. . Меня пронзаетъ, какъ иголкой. Кто-то тамъ ступаетъ, храпитъ..? Нѣтъ, это у меня въ груди, отъ кашля. Черное окно не занавѣсили, смотритъ оттуда кто-то, темное лицо... — морозъ? — Ня-ня-а !.. — кричу я, въ страхѣ. Гукаетъ изъ залы. Ноги зудятся и хотятъ бѣжать. Но страшно: темно въ передней, подъ лѣстницей чуланчикъ. Въ такіе дни всегда бываетъ: возьмутъ — и... Горкину въ мастерской недавно... плотникъ Мартынъ привидѣлся! „Имъ крещеный человѣкъ теперь... зарѣзъ!" Самая имъ теперь жара, некуда податься, Свят¬